Ирни Винора | ТРОПА РОСОМАХИ

Глава 1

Дорога петляла все чаще, и Марте то и дело приходилось останавливать мотоцикл и в свете фары всматриваться в карту местности. Ее путь лежал на запад, туда, где тяжелое закатное солнце уже почти опустилось за горизонт, и лишь маленький кусочек его еще торчал из-за далекой скалы, напоминая собой лысину какого-нибудь мультяжного ученого в момент озарения великой идеей.

Дорога то прижималась к краю обрыва, то отдалялась от него. Внизу простирались величественные сосновые леса, сквозь заросли которых иногда серебрились пряди тоненьких ручейков. Согласно карте, они имели общий источник и назывались «Волосы ведьмы».

Если бы Марта не опоздала на поезд, ей бы и в голову не пришло связываться с мотоциклом. Необходимость прибыть в Гилл к назначенному времени вынудила ее на крайние меры.

В суматохе она не успела отыскать невесть куда засунутый шлем, и всю дорогу встречный ветер, врезаясь в лицо, до слез выедал глаза и отчаянно трепал ее распущенные черные волосы. Марта еще вполне успевала, но, несмотря на это, в душе таилась какая-то тревога, если не сказать – паника. То ли оттого, что три часа непрерывной езды успели ее изрядно вымотать, то ли оттого, что безлунная чернота все ощутимее вытесняла остатки фиолетовых сумерек.

Ночные насекомые липли к светящейся фаре. Одни из них, стремительно промелькнув, оставались позади, другие врезались в ветровое стекло. По их низкому полету Марта предположила, что будет дождь.

«Не дорога, а лабиринт! По равнине такое расстояние можно преодолеть за час-полтора!» – злилась она, хотя ее путь подходил к концу, до Гилла оставалось каких-нибудь десять-двенадцать миль.

Дорога становилась все ровнее, вытягиваясь из извилистой в прямую линию, тускло бледнеющую в темноте. Марта прибавила скорость.

И вдруг… боль! Резкая боль вонзилась в правый глаз. Вскрикнув и инстинктивно схватившись за него рукой, Марта изо всех сил вдавила педаль тормоза…

Ощущение было таким, будто это не она опрокинулась, а асфальт неожиданно поднялся и предательски ударил ее сзади.

Когда сознание вернулось, боль уже ослабла, но в глазу ощущалось присутствие чего-то постороннего, мешающее ему нормально раскрыться. Мотоцикла рядом не было. Подползя на четвереньках к краю обрыва, Марта посмотрела вниз, но в сплошной темноте не рассмотрела даже сосен. Единственным ночным светилом для нее теперь могла служить только миниатюрная зажигалка, которая, к счастью, оказалась в кармане куртки в компании с сигаретами. В свете язычка ее пламени Марта рассмотрела то, что наконец-то извлекла из больного глаза: виновником аварии оказался мотылек, врезавшийся в него со встречным ветром. Убедившись, что зрение не нарушилось, она облегченно закурила.

«Сейчас внизу, по-видимому, должен произойти взрыв». Но взрыва не было. «Наверное, мотоцикл успел взорваться, пока я лежала в отключке», – решила она, не сообразив, что в таком случае увидела бы, как он догорает. И только теперь до ушибленных мозгов Марты дошел ужас сложившейся ситуации. От беспомощности она только сжалась в комок, обхватив руками колени, и простонала: «Ой!».

Нужно было срочно выбираться отсюда. Но поймать попутку в такой глуши в это время невозможно. Оставалось лишь идти пешком. Марта поднялась на ноги и попыталась нащупать за спиной рюкзак, но вспомнила, что, когда он ей надоел, привязала его к багажнику. Вместе со всеми вещами в пропасть улетела и карта. Хотя в такой темноте от нее все равно не было бы никакого проку. Вместо рюкзака Марта обнаружила здоровенную дырку на куртке, сквозь которую из левого плеча сочилась кровь. Чтобы волосы не прилипли к ране, она заплела их в косу и перекинула через здоровое плечо на грудь. Затем двинулась вперед, прихрамывая на левую ногу, придерживаясь безопасной стороны дороги, чтобы в слепой темноте не шагнуть вслед за мотоциклом, и выкуривая сигарету за сигаретой.

Странное чувство, будто кто-то на нее смотрит, следит за ней из черноты, теребило и без того измотанные нервы и шевелило на голове корни волос. Марта испуганно чиркала зажигалкой и выкрикивала: «Кто здесь?!!». Но ответа не было. Навязчивая, липкая тишина, в которой лишь шуршала куртка и эхом отдавались ее неуверенные шаги, всей своей тяжестью давила на уши. Даже ветер, как нарочно, успокоился настолько, что не шевелилась ни травинка.

Когда Марта уже потеряла ориентацию во времени и пространстве, она брела по бездорожью, лишь бы куда-нибудь выйти, лишь бы куда-нибудь выбраться из лабиринта этих зловещих гор. Подтвердилось ее предположение – начался дождь. И какой дождь! Вначале он показался спокойным и относительно безобидным, но вскоре перерос в нещадный ливень, от которого она вымокла до нитки. Остатки сигарет превратились в расползающееся в пальцах месиво, а зажигалка вообще перестала работать. К страху Марты добавился мучительный холод, от которого заныли кости и застучали зубы.

Струи безжалостного дождя не унимались и, нападая на застигнутую врасплох беззащитную человеческую плоть, навязчиво смывали с нее кровь с грязью и горькие слезы отчаяния.

В поисках укрытия Марта отошла далеко от пропасти.

Внезапно из узкой расщелины в скале показался свет. Забыв про боль и страх, Марта стала торопливо пропихиваться через нее, раздирая в клочья одежду, расцарапывая руки. Впервые за последние полгода она порадовалась тому, что так сильно похудела. У нее получилось! Получилось выкарабкаться на другую сторону скалы. Свет исходил от фар.

Поначалу ей показалось, что водитель проигнорировал ее, но, доехав до поворота, он резко притормозил и распахнул дверцу. Марта запрыгнула на сидение, готовая расцеловать этого незнакомого усатого типа.

От вида пассажирки у него подпрыгнули брови.

– Ну и ну! Кто тебя так избил, киска? – опешил он.

– Никто не избил, я попала в аварию… Отвезите меня, пожалуйста, в Гилл! – нетерпеливо выпалила Марта.

– Далековато, – вздохнул водитель, – а я, как назло, спешу.

– Тогда отвезите меня, пожалуйста, куда-нибудь, где можно переночевать, или хотя бы переждать дождь, – попросила она, сообразив, что в Гилл все равно уже опоздала. – Только не в гостиницу, я потеряла бумажник.

Он усмехнулся:

– Ладно. Поехали.

Машина тронулась.

– Меня зовут Энди, – представился незнакомец. – А тебя?

– Марта. Спасибо вам огромное.

– Может, все-таки, перейдем на «ты»?

– Я не против, – согласилась Марта. – А куда мы едем? – поинтересовалась она. Хотя в действительности ей было уже все равно, куда ее везут, только бы вывезли отсюда, только бы не передумали.

– Я отвезу тебя к себе, – пояснил Энди. – Только я там не хозяин, а всего-навсего управляющий, заодно снабженец и шофер. А хозяин ненавидит непрошеных гостей. Так что веди себя очень тихо, не болтай даже шепотом. У него отменный слух. Если о тебе узнает – вышвырнет нас обоих к черту.

– Такой строгий?

– Строгий? Слишком мягко сказано. Психопат! Слепой параноик!

– Старый?

– Если бы старый! Моложе меня. В ноябре исполнится тридцать четыре года, если доживет, не загнется при операции.

– Операции? – переспросила Марта.

– Операции. Завтра он ложится в центр глазной хирургии. Врачи попытаются вернуть ему зрение. Он уже пять лет ни черта не видит и бесится. От него даже жена сбежала – не выдержала. А сейчас перед операцией и вовсе озверел.

Марта покачала головой.

– При таких операциях не умирают, – возразила она. – А от чего он ослеп?

– Какой-то несчастный случай. Мне об этом не докладывали.

Неожиданно из темноты вынырнул огромный, облицованный гладким камнем дом. Машина въехала в гараж и остановилась.

– Ну вот. Прибыли, – объявил Энди. – Только я тебя предупредил – ни звука! Не то нам мало не покажется.

– Может мне тогда лучше переночевать в гараже? – предложила Марта.

– Не мели ерунды! – запротестовал Энди. – Переночуешь в моей комнате!

– А ты сам где будешь ночевать? – тут же поинтересовалась она.

Но вместо ответа он прижал палец к губам и шепотом повторил:

– Тс-с! Я же предупредил, ни звука.

Затем открыл дверь, соединяющую гараж с просторным темным холлом, освещенным лишь огнем камина.

Марта еще не успела рассмотреть помещение, как вдруг наверху хлопнула дверь. Энди дернулся и снова прижал палец к губам:

– Не шевелись. Это – он!

Марта замерла в напряжении.

Он ступал неслышно. Со стороны темной лестницы доносился лишь еле уловимый шелест ткани. Самого хозяина не было видно, и только его длинноватые волосы белели в непроницаемой темноте. Казалось, прическа сама по себе спокойно проплывает над перилами, как шаровая молния.

Хозяин спустился. Блики огня высветили силуэт с тростью. Марта поразилась его походке, которой он никак не напоминал слепого калеку: горделивая осанка, ровные плечи, четкая скоординированность движений. В каждом шаге уверенность, легкость и чувство собственного достоинства. Трость не прощупывала пространство, а свободно двигалась в нем, предупреждая препятствия.

Казалось, этот человек пройдет мимо, но, поравнявшись с ними, вдруг что-то почувствовал и, резко повернувшись, холодно спросил:

– Кто здесь?

– Я, – поспешил ответить Энди.

– С кем?

От последнего вопроса у Марты непроизвольно открылся рот.

– Один. Я только что вернулся… – попытался выкрутиться Энди. Его черные усы нервно задергались.

– С кем? – настойчиво повторил хозяин.

– Один. Я еще не видел остальных.

– Вы уволены, – спокойно, но безапелляционно отрезал слепой.

– Но послушайте… – замялся Энди, – это несправедливо! За что?..

Но хозяин уже не слушал. Он медленно, как сова, поворачивал голову, будто выбирая направление, пока не остановил на Марте взгляд своих невидящих глаз. Затем сделал шаг в ее сторону.

У бедняжки от испуга перехватило дыхание. Марта приготовилась к тому, что сейчас хозяин будет щупать ее тростью. Но вместо этого он протянул вперед свободную руку и легко прикоснулся к лицу, шее, груди. Настолько легко, что ей это напомнило щекотание лапки паучка.

– Добрый вечер, – холодно поздоровался он.

– Добрый вечер, – еле выдавила из себя Марта.

– Кто вы?

– Для вас – никто, – не зная как ответить, сказала она.

– А для Бэртона?

– А кто такой Бэртон?

– Все ясно, – хозяин улыбнулся уголками губ. – А что вы здесь делаете?

– Всего лишь прячусь от дождя, – откровенно ответила она.

И тогда хозяин усмехнулся, причем Марте показалось, что не над ней, а над самим собой.

– Вы сильно промокли, вам необходимо переодеться, – произнес он уже более теплым, но по-прежнему сдержанно-сухим голосом.

– Мне не во что, – честно призналась она.

– Что ж, тогда хотя бы пройдите к камину, там гораздо теплее.

– Спасибо, – поблагодарила Марта и двинулась мимо него.

– От вас почему-то пахнет кровью, – удивился хозяин.

– Я упала с мотоцикла и сильно поранилась, – объяснила Марта.

– Вы в порядке?

– В порядке, не считая того, что хотела бы принять душ и продезинфицировать рану.

– Врачи не нужны?

– Я сама врач.

Она присела в кресло и придвинулась к потрескивающему огню.

– Хельма! – позвал хозяин.

Ответа не последовало.

– Хельма! – позвал он еще раз.

– Хельма! – подхалимничая, присоединился к нему Энди.

Из темноты, наконец, возникла Хельма – очаровательная молоденькая блондинка с яркими карими глазами.

– Да, сэр.

– Хельма, к ужину накройте на одну персону больше, – распорядился хозяин.

– Хорошо, сэр, – быстро ответила она и уже повернулась, чтобы уйти.

– Подождите, – задержал он ее. – Подберите для гостьи сухую одежду, позаботьтесь о мокрой и подготовьте на ночь комнату.

– Хорошо, сэр, – повторила Хельма и удалилась, не задав ни единого вопроса. Казалось, юная горничная понимает своего хозяина с полуслова.

«Понимает и трепещет перед ним», – заметила Марта. – «Видимо, этот человек обладает мощной властью, причем не властью напыщенного индюка, а настоящей, природной властью сильной личности», – рассудила она.

Все разошлись. Марта осталась в холле одна. Она взглянула на часы: «Половина второго ночи. Поздновато же в этом доме ужинают».

Ужин подали через двадцать минут. За это время Марта успела принять душ и переодеться.

В центре просторной столовой располагался одинокий стол. За ним – такой же одинокий хозяин. А кроме него самого, здесь никого не было. «Накройте на одну персону больше?», – улыбнулась Марта. – «Странные, однако, у них обороты речи. Хотя этот человек, кажется, породистый англичанин. Кто знает, может у англичан так принято?»

Марта нерешительно подошла к столу. Ей все еще было не по себе. «Сэр», – мысленно повторила она. – «Мне что, тоже обращаться к нему таким образом?».

Когда она присела в высокое кресло напротив хозяина, он вежливо предложил:

– Давайте знакомиться. Томас-Эллиот Стюарт-МакВинтон, – представился он.

– Марта Свансен, – ответила она, пожав протянутую руку. Изящную руку аристократа с длинными тонкими пальцами, но при этом по-мужски сильную.

Тягучее красное вино окончательно согрело продрогшее тело и придало недостающего расположения духа.

Хозяин, похоже, не был голоден и ел не очень охотно, как бы за компанию. Но, пока Марта поглощала содержимое тарелки, он молчал, не отвлекая ее никакими расспросами. Она только сейчас вспомнила, что из-за сегодняшней суматохи с самого утра ничего не ела.

В хорошо освещенной столовой Марте удалось рассмотреть этого человека более подробно, чем в темном холле. Из-за худощавости он казался моложе. О зрелом возрасте говорили только сердитые морщинки над переносицей и умные серые глаза, неподвижность которых нисколько не уменьшала их выразительности. Напротив, казалось, что он видит гораздо острее зрячего, не замечая внешней оболочки, сосредоточенно проникает в самое потаенное и интимное, но, раскрывая глубинную сущность, скептически разочаровывается в ней.

Шелковистые волосы хозяина, белые как у ребенка, густой, ровной гладью застилали его шею, но при этом представляли собой безукоризненную стрижку, уложенную таким образом, что прямой лоб, виски и маленькие уши оставались открытыми. Брови и длинные ресницы были ненамного темнее волос, однако кожа имела нормальный цвет, без мраморной белизны или поросячьего румянца, характерного для таких ярких блондинов. Нос аккуратный, аристократический. Особое внимание Марты привлекли его губы. Красивые губы, смягчающие холод недоверчивых глаз, в движении придающие мимике особое обаяние, когда этот человек улыбается, говорит и даже когда ест.

Хозяин закончил трапезу и, закурив, спросил:

– Как вы здесь оказались?

– Вы не могли бы угостить меня сигарой? – попросила Марта. – Мои сигареты размокли под дождем.

Он кивнул и подвинул пепельницу на середину стола, извинившись за отсутствие сигарет, так как кроме него здесь никто не курит.

– По дороге в Гилл я упала с мотоцикла, – начала Марта и кашлянула от непривычно крепкого табака. – Это произошло по нелепой случайности – глупый мотылек врезался в глаз. Мотоцикл улетел в пропасть вместе с рюкзаком и картой, по которой я ориентировалась. Сейчас – новолуние, темно настолько, что не видно собственных ног. Я заблудилась. Потом начался дождь. И не знаю, чем бы все кончилось, если бы ваш управляющий не подобрал меня и не привез сюда. Ведь дождь до сих пор идет. Простите старину Энди. Он спорол глупость только потому, что не хотел напрасно вас беспокоить. Не увольняйте его. Потеря работы – несправедливая расплата за помощь пострадавшему.

Марта прекрасно осознавала, что эта помощь была не совсем бескорыстной, понимала, на что рассчитывал Энди, предложив ночлег в своей комнате, но, тем не менее, не хотела создавать ему проблем.

– Вам повезло, что управляющий задержался на вечеринке, – заговорил хозяин. – Я приказывал ему вернуться до наступления темноты. Но он полагает, что если я слеп и плохо ориентируюсь во времени, меня можно убедить после часа ночи, что еще нет и девяти вечера. И горничная с кухаркой за его подачки готовы соврать мне что угодно. Но благо, что это хоть кому-то принесло пользу. В нашей округе бродить по ночам опасно. За последнее время бесследно пропало одиннадцать человек. Полиция сбита с толку. Единственное, что им удалось установить – большинство исчезновений происходит в полнолуние. Благодарите Бога, что вы потерпели аварию безлунной ночью.

– Попахивает мистикой, – заметила Марта.

– Я бы даже сказал – воняет. Маньяк, по крайней мере, оставлял бы после себя трупы.

– У вас есть предположения?

– Не исключено, что это какая-нибудь новая секта.

Марта неуверенно призналась:

– Вы знаете, когда я пару часов назад блуждала в темноте, мне казалось, что за мной следят.

– Я верю, что это – не паранойя. Но не берите в голову, – посоветовал хозяин. – Утром вы уедете в Гилл, и все, что здесь происходит, больше вас не коснется.

– В Гилл я не поеду, – возразила Марта, – поздно. Я уже упустила выгодную работу… Упустила работу и похоронила в пропасти все, что имела. Теперь мне остается только добраться до станции и ни с чем вернуться обратно в Эльвин.

– Насколько я понял, в Гилле вам предлагали работу?

– Да. Я – ветеринар, – пояснила Марта. – Прежде работала в Эльвинской клинике. Но когда у нее поменялся хозяин, я уволилась.

– Давно?

– Пару месяцев назад. А в Гилле живет одна эксцентричная старушка. У нее далматин редкой мраморно-бежевой масти…

Марта заметила, что при последних ее словах хозяин слегка вздрогнул и помрачнел, но, не придав этому значения, продолжила:

– Так вот, она уезжает на два месяца во Францию… – Марта запнулась и, взглянув на часы, уточнила: – Уже уехала… Пес не молодой. Брать с собой рискованно, неизвестно, как он перенесет дорогу. А оставлять его на простых слуг старушка побоялась и решила нанять в няньки профессионала. Общие знакомые порекомендовали меня. На всякий случай она нашла еще пару кандидатур из местных. Но, не опоздай я, они не составили бы мне конкуренции. Уверена, что меня выбрал бы и сам далматин. А за эти два месяца, при условии, что он доживет до возвращения хозяйки, мне заплатили бы больше, чем в клинике за год, и, закупив необходимое оборудование и медикаменты, я попыталась бы открыть свое дело. Но, видно, не судьба. С утра меня разыскала подруга. У ее собаки начались роды. Роды трудные, патологические. Так повторяется каждый раз с тех пор, как беднягу придавило упавшим деревом. Собака наполовину волчица, агрессивная, с очень сложным характером. Кроме меня, она не подпускает к себе никаких акушеров. Мне, как всегда, удалось спасти и Пенелопу, и ее щенят. Но из-за этого я опоздала на поезд. И тогда пришлось сесть на мотоцикл.

– Вы – хороший специалист, – то ли спросил, то ли заключил хозяин.

– У меня маловато опыта. Но я люблю моих пациентов, а они это чувствуют и доверяются мне, – ответила Марта.

Хозяин о чем-то задумался и чуть было не отряхнул сигару мимо пепельницы. Но Марта ловко перехватила его изящную руку и ненавязчиво направила ее.

– Благодарю, – слегка смутившись, произнес он.

– Можно осмотреть ваши глаза? – неожиданно спросила Марта.

Хозяин пожал плечами.

– Я не совсем понимаю для чего. Но, если вам интересно, смотрите.

Выйдя из-за стола, она обхватила ладонями его голову и повернула лицо к свету.

– У вас была травма затылка?

Он кивнул.

– Пять лет назад. Результат неудачного падения со второго этажа.

– Со второго? Вы не кажетесь неуклюжим. Как вас угораздило?

– Давайте сменим тему разговора, – твердо заявил он.

Марта вернулась на место и потянулась за второй сигарой.

– Сэр… Томас, у вас волосы мягкие, как шерстка котенка.

– Это плохо?

– Да нет, это вовсе не плохо, – усмехнулась она, сделав вывод, что ей пора прекратить потягивать вино, иначе развязавшийся язык может поставить ее в неловкое положение. – Не плохо. Но облысению, в первую очередь, подвергаются мужчины именно с мягкими волосами. Вам это, похоже, не грозит, но все-таки будет досадно, если когда-нибудь пострадает такая роскошная шевелюра. Поэтому, я бы посоветовала вам профилактически втирать в кожу головы витамины А и Е.

– Благодарю, – улыбнулся он. – Я передам ваши рекомендации моему парикмахеру.

– У вас личный парикмахер?

– Да. И он ежедневно посещает меня.

– Неужели он каждый день находит, что стричь?

– Да нет же, – рассмеялся хозяин, – он бреет меня и от случая к случаю делает укладку.

Марта заметила, что в его голосе больше не присутствует та сухость и сдержанность, с которой он встретил ее в холле, с которой обращался к слугам, да и невидящий взгляд становится гораздо теплее.

«Мне удалось его разговорить», – подумала она. – «Ведь в отличие от слуг, мне не грозит увольнение. Я не боюсь этого человека и чувствую себя рядом с ним независимо и раскованно».

– Сэр Томас, вы так богаты, – вздохнула она. – Досадно, что у вас нет любимой зверюшки. Я нанялась бы к вам присмотреть за ней, пока вы будете на операции, и решились бы все мои проблемы.

– Вам известно об операции?

– Да, Энди упомянул о ней, и я не вижу в этом ничего плохого. Он беспокоится о вас. Ваше состояние ему небезразлично… – вернулась Марта к мучившему ее вопросу.

– Еще бы ему не беспокоиться. Если мне вернут зрение, этому прохиндею придется несладко, – саркастически ответил сэр Томас. – Ладно, хватит о Бэртоне. Не стану его увольнять. Я уже и без вас понял, что погорячился.

– Так Энди и есть тот самый Бэртон? – поняла она.

Хозяин глубоко вздохнул и, мило улыбнувшись, произнес:

– Марта, вы бесподобны!

За окном все еще шуршал дождь.

– Не беспокойтесь насчет операции, – тихим голосом проговорила Марта. – У вас есть шанс на лучшее. А в худшем случае – просто ничего не изменится. Для маленького человека это – большая проблема, но вам-то не придется с протянутой рукой просить милостыню. Да ведь главное даже не в этом. Вы уже научились обходиться без зрения. Я человек новый, только сегодня познакомилась с вами, но мое первое впечатление – вы видите и без глаз.

– Вы так считаете?

– Да, сэр Томас. И, вообще, лучше быть умным слепцом, чем зрячим глупцом.

– Хороший каламбур.

– Экспромт… Так вот, если операция пройдет успешно, и к вашему уму добавится уже забытое зрение, вы будете иметь и то, и другое.

Хозяин смеялся от души. Марта и не представляла, что он способен быть таким веселым.

– Спасибо, Марта. Спасибо. Это гораздо утешительнее, чем традиционное «…все будет хорошо…», – откровенно признался он. – Скажите, а если бы у меня появилась любимая зверюшка, вы согласились бы на должность постоянной няньки?

– Вы что, уже собрались ее завести?

Сэр Томас снова рассмеялся.

Неожиданно распахнулась дверь, и заглянула сонная Хельма. Окинув презрительным взглядом Марту, она впилась глазами в хозяина и спросила:

– Вы еще не спите?

– Это мешает спать вам? – задал он встречный вопрос. В его голос возвратились прежние нотки холода.

– Нет, сэр, просто мне захотелось пить, я встала и увидела, что горит свет.

– Идите пить. – коротко ответил он.

– Хорошо, сэр, – сказала она и удалилась. Но Марта заметила, как злобно сверкнули ее глаза, как метнулись, исчезая за дверью, длинные волосы цвета соломы.

«Такой гнев неспроста», – подумала Марта. – «Между хозяином и горничной что-то происходит…»

– Вы не ответили на мой вопрос, – перебил ее мысли сэр Томас.

– Ах, да! Насчет зверюшки? Разумеется, я согласилась бы на какое-то время.

– Только на какое-то время?

– Я – ветеринар. Моя работа – лечить, а не нянчить.

– Независимо от оплаты?

– Независимо.

– А каковы ваши планы на ближайшее будущее?

– Не хватает микрофона и камеры, – улыбнулась Марта. – Мои планы на ближайшее будущее? Пожалуй, какое-то время поживу у подруги.

– Той, у которой собака-роженица?

– Да. Пока что я не вижу другого выхода. Только… можно вас попросить об одном маленьком одолжении?

– Каком?

– Одолжите мне куртку.

Улыбка опять коснулась обворожительных губ сэра Томаса. Он кивнул.

– Моя после аварии представляет собой весьма жалкое зрелище, – пояснила Марта. – Я – безработная, это правда, но все же не бродяга.

– Хорошо-хорошо. Утром выберете любую куртку. А сейчас, пожалуй, и в самом деле пора ложиться спать. Я выезжаю в девять, а до этого Бэртон должен успеть отвезти вас на станцию.

Хозяин поднялся из-за стола и, подойдя к ней, подал руку.

Он проводил Марту до дверей ее спальни. Пока они шли по лабиринту коридоров и лестниц в абсолютной темноте, слепой сэр Томас, поддерживая зрячую гостью под локоть, был ее поводырем.

– Приятно было с вами пообщаться! – произнесла Марта на пороге спальни.

– Взаимно, – ответил хозяин. В темноте не было видно даже его волос.

– Большое спасибо за приют, за ужин, за гостеприимство!

Он, наверное, кивнул, потому что ничего не ответил.

– Утром я уеду, и вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся. Но я искренне желаю удачи, сэр Томас! Она вам сейчас необходима, как никогда. Я буду за вас молиться.

– Спасибо, Марта. Вам не меньше чем мне необходима удача. И я искренне желаю вам успехов, истинного счастья и здоровья вам и вашим зверюшкам.

– Спасибо.

Глава 2

За окном светало. Сизый воздух, пронизанный непрекращающимся дождем, угнетал взгляд. В его душной и одновременно холодной массе стали просматриваться силуэты деревьев на фоне угрюмых бесконечных гор. Марта курила, равнодушно рассматривая их. Ей не удавалось заснуть. Усталый разум постепенно заглушил впечатления этой ночи. Осталось только самое яркое – сэр Томас.

Марта не могла припомнить, чтобы ей когда-нибудь нравились холодные блондины, тем более, британского происхождения. Но почему же тогда этот слепой человек, с которым она общалась каких-то полтора-два часа, вопреки воле вторгся в душу? Быть может, это жалость? Жалость к одинокому, обойденному судьбой недоверчивому калеке? Неудачнику, тонкий ум которого слишком разборчив, а натура слишком полна жизни и энергии, чтобы смириться с таким никчемным существованием. А может, напротив, не жалость, а уважение? Преклонение перед его стойкостью, умением видеть без глаз, с полуслова распознавать ложь и лицемерие, и при всем своем положении не превращаться в брюзгу.

Марта залезла под одеяло.

Нельзя остаться равнодушной и к обаянию этого человека, его благородной сущности, его имиджу; в конце концов, к его внешности.

Марта вздохнула. В мыслях промелькнул Мартин, воспоминания о котором уже не будоражили ни чувства, ни нервы, хотя прошло не больше года с тех пор, как придя к выводу, что ее любовь – это раковая опухоль души, Марта нашла в себе мужество отказаться от нее. Первые три месяца прошли в страшных душевных ломках. Затем она попыталась переключиться на работу. Углубляясь в науку, расширяя свой кругозор, перекопала тонны литературы. И только когда в результате нехватки времени она перестала следить за собой, за своей прической, походкой, манерами, перестала пользоваться косметикой, вдобавок скурилась, истощала и поставила на себе крест как на женщине, вот тогда она ощутила полное избавление от мучительных чувств и эмоций. Ее жизнь перешла на новый уровень, к независимости и свободе.

И вдруг – эта встреча с сэром Томасом, всколыхнувшая все забытое и возродившая утраченное. То, что с таким трудом удалось поглубже в себе закопать, прорастает наружу нежными ростками. Так чем же этот человек очаровал ее? Да, пожалуй, всем. Его умные глаза, обворожительные губы, улыбка, волосы… Волосы. До чего же они мягкие! Марта прикрыла глаза, вспоминая ощущение, испытанное, когда она обхватила ладонями голову хозяина, и теплые мурашки пробежали по ее телу. Богатое воображение вырвалось из-под контроля и воспроизвело этого человека рядом с ней. Мысленно заключая его в объятия, она обняла безжизненную подушку. И…

Марта вскочила как ошпаренная. Открыв глаза, поняла, что в комнате ничего не изменилось: прежняя серая мгла, приглушенное тиканье часов, она одна посреди широкой кровати… Одна.

«Что со мной?», – озадаченно спросила себя Марта. Видение, возникшее на один миг на границе сна и яви было слишком ярким, колоссально мощным и необъятным, как сама вселенная. «Что за наваждение? Ведь этот человек мне чужой! Я для него – никто! Через пару часов я уеду отсюда и больше никогда его не увижу. И изменить это невозможно. Меня просто великодушно приняли на ночлег, и всё!.. И всё?».

Она потрясла головой, избавляясь от остатков ощущений и эмоций. Затем улыбнулась: «Какая же я дура! Вообразить такое! Сэр Томас – благородный, умный, красивый аристократ, сказочно богатый и я – замученная, тощая, облезлая кошка. Придет же такое в голову!»

Она натянула на себя одеяло и уютно уткнулась носом в подушку. «Всё пройдет… Всё забудется. Всё останется, как прежде… Спать… Спать! А не то и не такое привидится. Спать…».

Утром Марту разбудил стук в дверь. Она оторвала голову от подушки, взглянув на часы. Семь. Сколько же она успела поспать? Час или два, не больше. Голова раскалывалась, в ушах шуршало. Проклятый дождь не прекращался, и освещение комнаты мало изменилось с тех пор, как ей удалось заснуть.

– Войдите, – зевая, протянула Марта, сообразив, наконец, что стучатся к ней.

В приоткрытую створку дверей заглянула Хельма и сообщила:

– Хозяин ждет вас в столовой.

– Спасибо, иду, – ответила Марта, вскакивая с кровати. Голова резко закружилась, и она, зацепив зеркало, чуть не сорвала его со стены. Оценив свое отражение словами: «Ну и оборотень!», начала быстро одеваться.

Хозяин заканчивал завтрак. На столе остывал нетронутый омлет, предназначенный для Марты.

– Доброе утро, – поприветствовала она сэра Томаса.

– Доброе утро, – ответил он и поинтересовался: – Как вам спалось?

– Плохо, – призналась Марта, – на новом месте я всегда засыпаю с большим трудом.

– Сожалею, – вздохнул хозяин и, глотнув чаю, перешел к делу: – Давайте поговорим. За эту ночь я принял решение и ждал вас, чтобы его обсудить.

Он взял сигару.

– Я хочу предложить вам работу. Не совсем по специальности, но если учесть, что человек – это тоже животное, полагаю, вы подойдете. После операции мне на какое-то время будет необходима сиделка. Я собирался выбрать ее из медсестер больницы, но мне доводилось слышать, что некоторые ветеринары с уколами и капельницами справляются еще лучше. Вы здесь появились кстати. Я не далматин, но выбираю вас. И намерен заплатить не меньше, чем старушка из Гилла.

Кусок омлета чуть не застрял у Марты в горле. Такого поворота событий она никак не ожидала.

– Благодарю за оказанное доверие, сэр, – поспешно проглотив, затараторила она. – Вы не разочаруетесь. Я действительно хорошо справляюсь с уколами и капельницами. Ведь колоть ягодицу человека гораздо легче, чем крошечную мышцу вертлявого котенка. А, привыкнув попадать иглой в тонюсенькую вену животного, еле заметную через плотную кожу, не говоря уже о шерсти, с веной человека проделаешь это с закрытыми глазами. К тому же я не упомянула о том, что до учебы в университете работала обычной медсестрой, после окончания двухгодичных курсов.

– Что же вы раньше об этом не сообщили? – вздохнул хозяин. – Мне не пришлось бы всю ночь ломать голову.

– Вы обдумывали свое решение всю ночь? – улыбнулась Марта.

– Почти, – ответил он. – И так же, как и вы, не выспался. Но мне необходимо ехать, а для вас такая надобность уже отпала. Поэтому можете после завтрака продолжить сон. Заботу о доставке медикаментов я поручаю вам лично. Созвонитесь с доктором Эгнером из Грюнборгской больницы. Дождетесь моего возвращения здесь. Я вернусь скоро. Терпеть не могу больничную обстановку и предпочитаю заканчивать лечение дома.

– Хорошо, – ответила Марта и задумчиво закурила. Радостное известие частично вытеснило дремоту из ее головы, но соображала она все еще в замедленном темпе. – Нет, сэр Томас, – неожиданно возразила она, – у меня другое предложение: сейчас я выпиваю лошадиную дозу кофе и еду с вами в больницу. Полагаю, что если я понадоблюсь вам здесь, то и там пригожусь не меньше. У меня легкая рука. Да и должен же вас поддержать кто-то из своих, более близких, чем посторонние люди в белых халатах, какими бы обходительными они ни были. Насколько я поняла, ваших родственников или друзей, взволнованно ожидающих за дверью окончания операции, не окажется.

В глазах хозяина Марта заметила негодование и гнев. Очевидно, его возмутило, как много берет на себя эта пигалица. Но через минуту невидящий взгляд прояснился. Обуздав свои эмоции, сэр Томас заявил:

– Вы бестактны, но все-таки правы.

– Значит, я еду?

– Едете, – холодно ответил он и позвал горничную: – Хельма!

Она тут же появилась со своим дежурным «да, сэр».

– Пусть Айна срочно сварит для нас кофе, и как можно покрепче.

– Я бы вам не советовала перед операцией, сэр Томас, – мягко возразила Марта, – может измениться давление. Да вам это и ни к чему. Вы едете лечиться. Работать буду я.

– Ладно, – согласился он, – пусть Айна сварит кофе только для моей сиделки.

– Сиделки? – переспросила Хельма, глядя на хозяина. В ее голосе прозвучал испуг, а в глазах застыла неописуемая, небывалая по своей мощи ревность.

Марта поняла, что же такое между ними происходит: «Да эта девочка просто влюблена в своего хозяина…».

Когда их взгляды встретились, Хельма вздрогнула и отвернулась от Марты, будто ее застали врасплох. Видимо, горничная не привыкла к тому, что рядом с предметом ее любви может оказаться кто-то зрячий и подсмотреть ее мысли и душевные переживания.

– Чего вы медлите? – возмутился сэр Томас. – Я же сказал – срочно!

Хельма спохватилась.

– С сахаром? – ловко выкрутилась она.

– Принесите сахарницу.

– Хорошо, сэр.

Хельма скрылась за дверью, а Марта подумала: «Интересно, знает ли об этом он сам? Знает ли, как женщины сходят по нему с ума? В каких снах он им является?». И твердо решила: «Не бойся, очаровашка Хельма, я с тобой соперничать не стану. Не посмею претендовать на твоего возлюбленного. Он для меня слишком хорош. Хорош как мечта и мечтою останется. Не ревнуй его ко мне. Я просто выполняю свою работу, а в работе хорошего врача душевный контакт с больным важнее любых медикаментов…»

– Так вы уже считаете себя близким мне человеком? – прервал ее мысли сэр Томас.

– Нет, – ответила она хладнокровно, – это не я, это вы так считаете. Я имела в виду, более близким, чем работники больницы. Ведь вы наняли сиделкой меня.

Кофе был выпит. Они уже поднялись из-за стола, и тут Марта вспомнила, что она в домашнем халате:

– Сэр Томас, мне же необходимо взять в больницу какую-нибудь одежду!

– Хельма, вы слышали? – тут же спросил он.

– Да, сэр, – ответила Хельма. Она слышала потому, что не покидала столовую с тех пор, как принесла кофе, и слепой хозяин каким-то образом это чувствовал.

– А если слышали, то позаботьтесь. Подготовьте одежду и соберите всё необходимое, да побыстрее, у нас мало времени, – распорядился он.

– Хорошо, сэр, – выпалила Хельма и удалилась.

– Который час? – обратился он к Марте.

– Восемь тридцать четыре, – ответила она.

– Ваше счастье, что еще есть время, и что моя горничная быстро соображает, в отличие от сиделки! Иначе пришлось бы вас оставить. Вы не могли раньше вспомнить про свою одежду? Сами затеяли это…

Хозяин неожиданно запнулся. Его раздражение моментом улетучилось, и он растерянно спросил:

– Марта, но вам-то это зачем? Что вы от этого выигрываете? Легли бы сейчас, выспались. Отдохнули бы недельку-другую.

– Вы не хотите, чтобы я ехала в больницу? – спокойно спросила она.

– Хочу! – возразил сэр Томас и еще больше растерялся. Ушло надменное высокомерие, исчезла грань между сказочно богатым и недавней безработной. Невидящие глаза готовы были расплакаться.

Марта увидела в нем испуганного ребенка, маленького мальчика, потерявшего в толпе мамину руку, и, умилённая этим, она сжала его ладони своими, не опасаясь, что гордый хозяин может не простить ей того, что она оказалась свидетелем проявления его слабости, и тепло произнесла:

– Тогда я еду.

Глава 3

Операция была позади, но новая напасть отодвинула ее результаты на неопределенный срок. По неизвестной причине тенонит, при котором гноем заплывают веки и мучительно болят глаза, поразил невезучего сэра Томаса. Он потерял надежду на благоприятный исход и ощущал себя еще более слепым, чем прежде.

Сэр Томас упрямо избегал болеутоляющих препаратов, чтобы не вызвать к ним привыкание организма, опасаясь что дальше будет еще хуже. Он сжимал челюсти или прикусывал свои красивые губы, чтобы не застонать, когда волна боли охватывала его глаза, спрятанные под тугой плотной повязкой. Из-за физических и душевных страданий этот очаровательный человек стал похож на тоненький бледный фитилек, пропитанный пенициллином, но так и не превратился в брюзгу. Марта услышала от него только одну-единственную жалобу:

– Меня бесит моя беспомощность, – признался он. – Вы понимаете, дома мне знаком каждый угол, каждая ступенька, каждый дюйм, а здесь – все чужое, здесь я не способен видеть без глаз.

Кто же, как не Марта, мог его понять? Марта, добровольно взвалившая на свои худенькие плечи гораздо больше, чем от нее требовалось, Марта, готовая принять на себя боль этого человека, скрывающая все чувства и эмоции, тайно плачущая по ночам в курилке. Находясь сутками у кровати сэра Томаса, она была главным свидетелем как его страданий, так и теперешней неприспособленности. Он тянулся к ее теплу и с каждым днем все больше доверялся ей. Но вместо того чтобы радовать, это терзало ее душу.

Жалость к беззащитному, доверчивому существу была для Марты привычной. Даже Мартин, когда они работали вместе, постоянно твердил ей: « Если ты не прекратишь болеть вместе с пациентами, скоро загнешься сама». А нынешний пациент был не животным, а мужчиной, милым желанным мужчиной. Марте приходилось изо дня в день видеть его муки, приходилось колоть его ягодицы, приходилось бороться с собственной нежностью и страстью при каждом прикосновении к его измученному, горящему от повышенной температуры телу, причем так, чтобы он от этой борьбы не пострадал и ни о чем не догадался. Ей хотелось прилечь к нему на больничную кровать, обнять, приласкать его, поцеловать в обворожительные губы.

Марта умело держала себя в руках. Но чего ей стоила эта борьба, которая опустошала и выедала до основания, знала только она сама.

Врачи растерялись. Их прогнозы относительно зрения были малоутешительными. Этому пациенту ничего не помогало. Любое лечение было бесполезным. И, придя к выводу, что оставаться здесь больше не имеет смысла, сэр Томас избавил их от ответственности. Решив вопросы об оплате ежедневных визитов на дом специалистов из Грюнборга, он дал Марте распоряжение позвонить Бэртону и приготовиться к отъезду. Отъезд не задержался.

Возвращение домой улучшило настроение хозяина. Он стал чувствовать себя гораздо увереннее, несмотря на то, что состояние его здоровья не менялось. Здесь гордый сэр Томас не утруждал Марту ее обязательным присутствием возле себя. Но она сама старалась не оставлять его в одиночестве, чувствуя что хозяин нуждается в ней, в ее заботе, в ее профессионально умелых и ласковых руках, в ее шутках, способных отвлечь от мрачных мыслей. За время пребывания в больнице Марта стала не просто близким, а самым близким ему человеком. Видя это, Хельма сходила с ума. «Потерпи, дуреха», – думала Марта, – «как только он станет здоров, я уступлю его тебе».

Однажды, сняв капельницу, Марта присела на краешек кровати и спросила:

– Сэр Томас, почему же вы меня, собачье-кошачьего врача, предпочли человеческой медсестре? Мне кажется, причина не только в том, что я удачно делаю уколы.

– Вы правы, – улыбнулся он. – Против вашей проницательности я бессилен.

– И…

– Попытаюсь ответить… Может, вам это покажется глупым, но я верю в судьбоносность совпадений.

– Совпадений?

– Да. Совпадений было немало: во-первых, чуть не лишившись глаза, вы попали в дом к слепому; во-вторых, вы искали работу, а мне как раз нужна была сиделка; вы появились не раньше, не позже, а прямо накануне моей операции, и ваша специальность связана с медициной; и последнее, самое главное совпадение… – он замялся и неожиданно попросил: – Подайте, пожалуйста, сигару.

Марта подала и заметила, что сэр Томас нервничает. Выпустив струю дыма, он вдруг поинтересовался:

– Вы когда-нибудь видели старушку из Гилла?

– Нет, мы договаривались по телефону, – ответила она. – А почему вы об этом спрашиваете?

– Ее зовут Грета? Грета Ирвинг, верно?

– Откуда вы знаете? – удивилась Марта. – Она вам знакома?

Сэр Томас тяжело вздохнул:

– Эксцентричная старушка с далматином – моя мать, – ответил он. – Внешне я ее точная копия.

Марта опешила:

– Вот это совпадение! Просто невероятно!

– Да, Марта, вы собирались наняться на работу к моей матери.

– И узнаю об этом только теперь, спустя месяц?

– Так получилось. Есть вещи, в которые я не посвящаю обитателей дома.

– Вы полагаете, я способна обсуждать ваши тайны с Хельмой или Бэртоном?

– Я этого не говорил. Не обижайтесь, Марта. Просто поначалу я не был готов откровенничать с вами. Держу пари, после того, что я сообщил, у вас возникло множество новых вопросов, и предвижу каких.

Он погасил сигару и принялся отвечать на незаданные вопросы:

– Моя мать ничего не знает про операцию, как, впрочем, и про саму потерю зрения. Она не в курсе моих дел. Ирвинг – фамилия ее второго мужа, ныне покойного. Мать ушла к нему, когда мне было одиннадцать лет. После развода я достался отцу и испытал на себе всю тяжесть давления его властной натуры. Опасаясь, что я унаследую пороки моей родительницы, он меня воспитывал, педантично придираясь к любой мелочи, даже к тому, что я, как и она, неисправимый левша; унижая мое человеческое достоинство, он срывал на мне злость, наказывал за малейшую провинность… Он считал, что поступает мудро. Но его методы вызвали обратную реакцию, выработав во мне отвращение к навязанным нормам и правилам. Поэтому, справедливость некоторых его истин мне удалось осознать только в зрелом возрасте, на основании собственного опыта. Но для этого понадобилось совершить кучу ошибок, за которые расплачиваюсь до сих пор. Я понял, почему от него сбежала мама, но окончательно оправдал ее, когда у меня появилась мачеха. Ее звали Майя. Она была на пять лет старше меня. Мы с ней дружили. Дружили как сверстники со схожими интересами, а отец ревновал ее ко мне. Ревновал и изводил. Может быть поэтому она рожала мертвых детей. Вернее, дети рождались живыми, но почему-то очень хилыми и умирали, не дожив до года. Это было и моей болью, я любил маленьких братиков и сестричку. Но проблемы Майи не закончились, даже когда я поступил в университет и убрался отсюда. Однажды я приехал на каникулы. Отца не было дома. Мы с Майей обнялись как старые друзья. Она расплакалась и стала жаловаться на свою беспросветную жизнь. Я, разумеется, принялся ее утешать. Отец вошел неожиданно и застал ее повисшей на моей шее… Нелепо, банально… Как в мексиканском телесериале… Доказать, что в наши планы не входило то, о чем он подумал, не удалось ни мне, ни Майе, так как действие происходило в этой самой моей спальне. Ко всему, я собирался прилечь поспать с дороги и уже разобрал постель. В итоге, после семи лет совместной жизни, мой родитель выгнал её. Глупец! Ведь Майя его любила. Я еще какое-то время вел с ней переписку. Переболев свою потерю, она встретила хорошего человека, удачно вышла замуж и родила здорового мальчика. А отец остался ни с чем. Старый, дряхлый, никому не нужный…

Марте казалось, что сэр Томас говорит не с ней, а с самим собой, забыв о ее присутствии. Такая откровенность была совсем не свойственна скрытному хозяину.

– После смерти отца я заехал в Гилл и попытался сблизиться с матерью, – продолжал он. – Я знал, что был необходим ей. Похоронив сэра Ирвинга, она осталась совсем одна, потому и зациклилась на своем далматине. Но откровенного разговора у нас не получилось. Мама даже не обняла меня. Но в ее сдержанности, пожалуй, не было холода отчужденности. Просто она меня испугалась. Сковал страх перед собственной совестью. Эта женщина не простила себя и прятала глаза, которые, когда мы встречались взглядами, выражали боль. Боль и стыд. Стыд перед сыном, которого она променяла на любовь к мужчине. Моя гордость не позволила мне первым броситься в объятия, убедить, что я не держу на нее обид. Не осуждаю и люблю ее, несмотря ни на что… Мы расстались как чужие. Мне показалось, что мама немного не в себе. Видимо, странности у этой женщины появились уже давно, из-за переживаний, что развод с отцом отобрал меня у нее. Ведь она, уходя к Ирвингу, не могла предвидеть, что адвокаты отца добьются решения, согласно которому, ей будет запрещено даже видеться со мной. Иначе она не оставила бы меня на растерзание этому тирану. Хотя, кто знает, может быть я ее слишком идеализировал. Идеализировал потому, что все детство в ней нуждался.

– Вы и теперь нуждаетесь, – заключила Марта.

– С чего вы взяли? – настороженно спросил сэр Томас.

– Разве я не права?

Он смутился.

– Возможно, правы. Но это не повод лезть в душу.

– Простите, если вас это задело. Но я врач и привыкла лечить все, что нездорово.

– Значит, я душевнобольной?

– Душенотравмированный, – уточнила Марта. – Вы терпеливы и стойки, но… рана есть рана, если она не заживает – продолжает болеть. Простите за откровенность, сэр Томас, но наряду с физической, я чувствую и вашу душевную боль, как бы вы ее не пытались скрыть. После того, что вы мне сейчас рассказали, полагаю, что она связана с потерей матери.

– Не матери… – возразил он. – Не матери, а… дочери. По сравнению с этой потерей, все остальное теряет смысл.

– У вас была дочь?

– А разве Бэртон вам об этом не доложил?

– Нет. Он упомянул только про жену.

– Я знаю Бэртона. Если он умолчал, значит ему это тоже небезразлично. Все любили мою девочку. Её нельзя было не любить. В верхнем ящике стола лежит фотография. Посмотрите, каким она была милым ребенком.

Марта выдвинула ящик. Фотография оказалась на самом верху. Видимо, хозяин сам часто доставал ее оттуда. И если не мог увидеть, то хотя бы держал в руках, прикасаясь кончиками пальцев к лицу самого дорогого и любимого существа.

На фотографии были все трое: сэр Томас, еще зрячий, не сломленный, полный сил, энергии и красоты. Красоты здоровой и жизненной, в отличие от призрачности теперешнего эфемерного создания, сидящего на кровати с повязкой на глазах. Его правая рука обнимала жену, эффектную брюнетку. «Значит, брюнетки ему нравятся», – отметила про себя Марта. Левая рука придерживала сидящее на коленях маленькое чудо, вобравшее в себя всё лучшее от обоих родителей. Темно-каштановые волосики были собраны в два пушистых хвостика. Большущие черные глаза смотрели по-детски удивленно, изучая чистым непорочным сознанием этот огромный, новый и непознанный мир. Губки слегка приоткрылись в жизнерадостной улыбке. Папины обворожительные губки.

– Марта, вы видите её?

– Да, сэр Томас, вы правы: такого ребенка не любить невозможно, – согласилась она.

– Моей маленькой Камилле уже исполнилось три годика, когда в доме расплодились крысы, – объяснил он, – и их стали травить. Я был хорошим отцом, но к тому времени уже ослеп, а жена не досмотрела, и наша девочка, не знаю где и в какой момент, наелась крысиной отравы, как установили врачи после её смерти. Она была очень шустрым и любопытным ребенком…

– Так… эта крошечка умерла? – ужаснулась Марта, осознав наконец, что означали слова «потеря дочери». – О, Боже!

Она посмотрела на хозяина. Через повязку его глаз не было видно, но по тому, как задрожали его губы и напряглись скулы, Марта поняла, что он плачет, и не ошиблась. Слезы вызвали новый приступ боли, и сэр Томас схватился руками за повязку. Не помня себя, с трудом сознавая, что делает, она прыгнула к нему на кровать и, крепко обняв его, сама разрыдалась…

– Марта… Марта!.. Так нельзя!.. – уговаривал хозяин, поглаживая ее по голове. – Так нельзя. Я давно заметил, что вы чужую боль принимаете как свою. Так нельзя! Давайте перекурим и успокоимся… Оба!

Марта взяла сигары. Они закурили. Ее рука легла на повязку.

– Вам уже легче? Приступ проходит? – спросила она.

– Терпимо, – ответил он и прижал ее ладошку своей. – Вы такая теплая! От одного вашего прикосновения становится легче, честное слово. – Хозяин почтительно поцеловал ее руку. – Если когда-нибудь ко мне вернется зрение, я покину этот дом, причем не стану продавать его новым жильцам, а просто сдам в аренду под служебные помещения. Хотя он и слишком хорош для этого, но на нем, видимо, лежит какое-то проклятие. Здесь предают возлюбленные и умирают маленькие дети.

– Но вы-то сами родились в нем и выросли, – возразила Марта.

– Нет, – ответил сэр Томас. – Я родился в родовом замке на северо-востоке Шотландии. А сюда мы переехали незадолго до того, как мама сбежала. Переехали по ее же настоянию. Наверное, ей хотелось поселиться поближе к своему Ирвингу, который, полагаю, у нее тогда уже был.

Марта с нежностью вспомнила своих родителей, вспомнила сестру и брата. Они были очень далеко отсюда, словно в другом мире, там, где долгие полярные ночи и северные сияния. Будучи старшим ребенком в семье, Марта выросла самой смышленой и, едва достигнув совершеннолетия, покинула ее, чтобы стать врачом. Но, приняв первые роды у Пенелопы, поняла, что ее призвание – лечить животных.

Детство Марты прошло в уютном домике на берегу холодного моря, где каждый ощущал себя любимым и понятым. Ведь именно оттуда она вынесла то тепло, которым теперь была наполнена ее сущность, которым она одаривала любое окружение: будь то друзья, подруги, возлюбленные, или же собаки и кошки.

«А там уже зима», – подумала Марта. – «Успел ли папа доделать в пристройке камин? Починил ли дядя Витус нашу скрипку, или придется покупать новую?»

Ей вспомнились тихие зимние вечера, когда умиротворяюще тикали часы, потрескивал огонь, за окном завывала вьюга, они с Триной и Максом сидели вокруг большого блюда с горячими пирожками и слушали, как мама наигрывает что-нибудь задушевное из произведений Грига, Вивальди, Паганини или из своих собственных. Потом возвращался с работы папа и каждый раз приносил им по маленькому вкусненькому сюрпризу. А мама обнимала его и говорила, что он разбалует детей. «Для того и существуют дети», – смеялся папа, – «чтобы было кого баловать».

На глаза Марты снова навернулись слезы. От тоски по родным щемило сердце. Она уже несколько лет не была дома, ссылаясь на недостаток времени из-за большого количества работы и уверяя, что у неё всё благополучно. Увидели бы они, как это «благополучно» за неполный год сказалось на её внешнем облике! Телефон от лжи не краснеет, бумага тоже. Звонки и переписка были подходящими средствами связи. А вот обмануть, глядя в глаза, у Марты не получилось бы. Ведь ей до сих пор приходилось скрывать правду о Мартине. Каково было бы родителям узнать, что их дочь в течение шести лет допускала такое отношение к себе? И, несмотря на то, что после разрыва с ним, первым побуждением было броситься за утешением домой – к самым близким и понимающим, она не могла подвергнуть их такому удару. Продолжала врать и выкручиваться, если ее спрашивали о Мартине, продолжала передавать от него приветы.

Марта промокнула слезинки рукавом халата.

«Завтра же заеду на почту и отправлю им посылку с маленькими вкусненькими сюрпризами», – решила она. – «А когда открою свою клинику, как только твердо стану на ноги, уговорю их переехать ко мне, хотя бы Трину с Максом. А вдруг и родители согласятся…»

– О чем вы задумались, Марта? – поинтересовался сэр Томас.

– О моих родителях, – призналась она.

– Вы с таким теплом произнесли это. Вам, наверное, повезло с ними?

– Это больше, чем повезло, сэр Томас. Я бы каждому пожелала родиться в такой семье. Мне нигде не было так уютно, как в нашем домике на северном побережье.

– Ваш отец – рыбак?

– Нет, – ответила Марта, – мой папа – почтовый служащий.

Сэр Томас улыбнулся:

– А я почему-то думал, что на побережье живут одни рыбаки. А мама?

– И мама – не рыбак, – пошутила Марта. – Моя мама – одаренная творческая личность. Но она не сделала карьеры, посвятив себя семье, потому что всегда считала, что наша семья того стоит. Мы, Свансены, все имеем способности к музыке, но в маминых руках скрипка не просто звучит, она живет, дышит, разговаривает. А если бы вы услышали что-нибудь из ее собственных сочинений, наверняка причислили бы Эмилию Свансен к своим любимым композиторам.

– Марта, а вы случайно не умеете играть на рояле? – осторожно спросил хозяин.

– В какой-то мере, – ответила она.

– Ловлю на слове, – улыбнулся он и, накинув халат, сказал: – Идемте.

– Куда? – не поняла Марта.

– Вместо того, чтобы рассказывать о том, что не передается словами, сыграйте для меня это.

– Но ведь рояль – не скрипка, – растерялась она.

Сэр Томас развел руками:

– Увы, скрипки у меня нет. Но если эти произведения действительно такие, какими вы их считаете, их игрой на рояле не испортить. Так что увильнуть вам не удастся.

– Вы рассуждаете как дилетант, – ответила Марта, – но против вашей настойчивости я бессильна.

Глава 4

Вернувшись домой с почты, Марта узнала, что врачи побывали у хозяина за время ее отсутствия. Достаточно было взглянуть на запись: «Состояние без изменений», чтобы не напоминать о нем лишний раз самому больному, задавая ненужные вопросы.

Он выглядел мрачным и подавленным. Марта ввела ему очередную дозу антибиотика, не понимая, зачем это делать, если от него все равно никакого толку.

За три недели болезни сэр Томас дошел до предела. Но, несмотря на это, не опустился. Он по-прежнему тщательно следил за собой. Причем принимал ванну и переодевался самостоятельно, без помощи сиделки, несмотря на то, что каждое движение головы отдавалось болью в глазах, из-за чего он даже избавился от своей привычки кивать в ответ. Не изменилась и его горделивая походка. Движения не утратили прежнего изящества.

«Надолго ли хватит этого человека?» – подумала Марта.

Хозяин опять заскрипел зубами и начал теребить своими длинными пальцами тугую повязку. Марта тут же отвела его упрямые руки.

– Не надо, сэр Томас. Смещение повязки может привести к непоправимому. Ее даже мне нельзя трогать.

Она включила прибор физиотерапии, и ее неожиданно ударило током. «Хорошо, что меня, а не его», – подумала Марта. Сложная электронная аппаратура в ее руках почему-то всегда выходила из строя. «Физиотеррорист», – буркнула она прибору и приложила к больным глазам хозяина миниатюрную электрическую грелку.

– Марта, – попросил он, – принесите мне виски.

– Нет, – возразила она, – виски с антибиотиками несовместимы. Если вам так плохо, давайте введем обезболивающее.

Марта подошла к шкафчику с медикаментами.

– Виски! – настаивал хозяин.

– Нельзя! – не уступала Марта. – К тому же, виски – не выход.

– Меня не интересует ваше мнение! – возмутился он. – Вы в моем доме, у меня на работе. Я приказал принести виски!

– В таком случае, вы обратились не по адресу, – отрезала Марта. – Прикажите это Хельме. Я не прислуга, а сиделка, и приносить выпивку не входит в мои обязанности.

– Вон отсюда! – проскрипел он сжатыми от боли зубами.

Марта растерялась. Она впервые столкнулась с его подлинным гневом.

– Вон из моей комнаты! – повторил сэр Томас. – Хельма!

Но Хельма не услышала. Ей незачем было оказываться поблизости, ожидая приказов, когда рядом с хозяином находилась сиделка. Связаться с ней по селектору тоже не удалось. От этого он еще больше вышел из себя.

– Позовите мне горничную!

– Хельма нужна не мне, а вам. Вы и зовите, – заявила Марта.

Вскипев от ярости, хозяин запустил в нее первым, что подвернулось под руку, а именно, электрической грелкой. Грелка больно ударила Марту по бедру, в результате чего треснула и развалилась.

«Ого!» – поразилась Марта. – «Так метко попасть, ничего не видя! Неужели в этом тщедушном тельце еще осталось столько силы?»

«Тщедушное тельце» поднялось с кровати, надело тапочки, и, накинув халат, направилось к выходу.

– Остановитесь, – опомнилась Марта. – Я принесу вам виски. Но за результаты снимаю с себя всякую ответственность.

– А от вас и не требуют ответственности, – процедил он сквозь зубы. – Боитесь снова оказаться на улице, если я окочурюсь?

– Не думаю, что у вас есть другие предложения на этот случай, – съязвила она и вышла из комнаты, пока в нее не полетело еще что-нибудь.

Марта поковыляла вниз, потирая бедро. Из ее глаз почему-то посыпались слезы. То ли от обиды, то ли от жалости к этому психопату. «Энди оказался прав», – заключила она, хотя в душе не было ответного гнева. Ей просто хотелось, чтобы ее уважали, считались с ее персоной, а тут шлепнули по заднице, как шкодливую девчонку. Даже родители никогда не позволяли себе рукоприкладства, а этот… так называемый «сэр» шлепнул. И чем шлепнул? Если бы ладонью, это было бы, по крайней мере, эротично, так нет же, какой-то электрической гадостью, да к тому же еще и горячей. Но зачем ему понадобилось распускать руки? Ведь гораздо проще было добиться своего, пригрозив увольнением. – «Ха! Аристократ высшей пробы!»

Марта нарочно помедлила, надеясь, что пока она принесет виски, приступ боли пройдет сам по себе.

По виду хозяина было заметно, что ему уже полегчало, однако он сделал несколько больших глотков, после чего попросил:

– Подайте сигару, – и еле из себя выдавил: – пожалуйста.

Марта подала.

– Покурите вместе со мной, – предложил сэр Томас.

– Мне не хочется, – отказалась она.

– Присядьте и покурите вместе со мной! – настаивал он. – Мне не нужны в комнате пассивные курильщики.

– Ладно, – сдалась Марта и, подсев к нему, закурила.

– Извините меня за эту выходку, – произнес хозяин. – Я был неправ. Вы не заслужили такого обращения. Из-за боли я сорвался и очень сожалею об этом.

– Не стоит, – иронично ответила Марта. – Я не придала этому значения. Многие из моих пациентов, когда им больно, тоже гавкают и даже кусаются.

– Значит, я имею право еще и кусаться? – не растерялся он. – Ловлю на слове. В следующий раз воспользуюсь этой привилегией.

Марта улыбнулась, но ничего не сказала.

– Не дуйтесь, – ласково прошептал он и провел теплой ладонью по ее волосам.

От этого прикосновения затрепетала каждая ее клеточка, а из груди чуть было не вырвался непроизвольный сладострастный стон.

– Марта, вы самая дерзкая и бесцеремонная нахалка. Но почему же, несмотря на это, я ни за что не променял бы вас ни на какую другую сиделку?

– Потому что под этой повязкой помимо больных глаз есть еще и здоровые мозги.

Ее ответ рассмешил хозяина, но ненадолго. Став неожиданно серьезным, он задал вопрос, который она боялась услышать:

– Марта, а мой гнойный процесс может дойти до мозга? Насколько это опасно?

– У вас в голове мозгов больше, чем достаточно, – пошутила она, сочтя это единственно возможным способом утешить больного, – ничего страшного, если подпортятся излишки. Не жадничайте.

Сэр Томас снова рассмеялся и повеселел.

– Сомневаюсь в вашей правоте, Марта. Если бы у меня в самом деле было столько мозгов, глаза остались бы здоровыми.

– Что вы имеете в виду?

– Хотите узнать, каким образом я ослеп?

Разумеется, она хотела.

– Мне стыдно об этом рассказывать, – признался он, – но, похоже, исповедь перед вами уже начинает входить в мои привычки… Пять лет назад, будучи семейным человеком, я спутался с супругой моего тренера по каратэ, причем, не испытывая никаких чувств к этой леди, кроме, разве что, чувства юмора.

– Что-что? – переспросила Марта, не поверив своим ушам.

– Я спутался с супругой моего тренера по каратэ, – смущенно улыбнувшись, повторил сэр Томас, – и он, застав нас врасплох, вышвырнул меня из своего дома через окно. Я очнулся в больнице с травмой головы и темнотой в глазах. Вот такая история. Вы меня осуждаете? Не стоит. Жизнь сама осудила на пять лет домашнего режима в полной темноте. Пока на пять. Срок может продлиться и до пожизненного заключения. Тогда как рогоносец не понес никакого наказания. Я не стал подавать на него в суд, обрисовав происшествие как несчастный случай по собственной вине, благодаря чему моя жена так и не узнала, каким гнусным прохвостом был ее муж. Но, увы, это все равно не спасло наш брак, потребность в котором, как выяснили мы оба, отпала после смерти Камиллы. Так что, мой обидчик напрасно не был привлечен к ответу. Хотя, на его месте, любого прохвоста, за поруганную честь семьи, я убил бы, не задумываясь. Особенно, если бы этим наглецом оказался мой ученик.

– Глядя на ваши изящные руки, не верится, что вы – каратист, – заметила Марта.

– Я был начинающим, – пояснил сэр Томас. – И бездарным, – полушутя добавил он. – А теперь ваша очередь рассказать что-нибудь о себе.

Марта больше не обижалась на его выходку.

– И что бы вы хотели обо мне услышать? – растерянно улыбнулась она.

– Что угодно. Ведь я о вас почти ничего не знаю. Даже внешне увидеть вас не могу. Мне известно только, что вы – черноглазая длинноволосая брюнетка.

– Откуда? – поинтересовалась она.

– Я же вижу без глаз.

– Даже цвет?

Он замялся:

– Ну, скажем, кое-что я услышал от болтливого Бэртона. Но мне любопытно узнать поподробнее, какая вы.

– А что вы сами думаете по этому поводу? Вы меня какой представляете?

– Вам это интересно?

– Очень.

– Ладно, – улыбнулся он, – только не обижайтесь. Воображение может и преувеличивать. Вы мне, почему-то, представляетесь как… ведьма.

– Ведьма?

– Не просто ведьма. Знахарка и целительница варварского племени, жрица языческих богов в одеянии из волчьих шкур, с обнаженными хрупкими плечами, длинными ногами и лебединой шеей. У вас необычное лицо, вы не похожи ни на кого из знаменитостей, и, тем не менее, я его отчетливо представляю. В нем сочетается бархатная мягкость с суровостью севера. Обветренная смуглая кожа; волосы взъерошенные и лохматые, даже если тщательно расчесаны; потешный, какой-то детский нос; очень блестящие глаза. Они смотрят неспокойно, с бесовским огоньком, как и должны смотреть глаза ведьмы. Губы мне представляются полными, чувственными, но не слащавыми. Вам лет тридцать, но по вашей внешности невозможно определить возраст. Вы одновременно и зрелая женщина, и девочка-подросток. Из-за худощавости вас чаще принимают за вторую.

Марта рассмеялась:

– Да вы просто хорошенько расспросили Бэртона!

– Попробовал бы я его расспросить, – возразил хозяин, – весь дом говорил бы о том, что у меня к вам нездоровый интерес. Неужели я так точно угадал?

– Еще бы! Это же я! Только вместо волчьих шкур на мне белый халатик.

– Ай да я! – улыбнулся сэр Томас.

– Вам честно никто меня подробно не описывал?

– Честно. Неужели вы не верите?

– Верю, – задумчиво ответила Марта. – Так красиво, образно! У других не хватило бы фантазии. Вот что значит зрение без глаз. Хм, действительно – ведьма! Причем стала выглядеть так буквально за последний год. В студенческую бытность я была очень хорошенькой, скажем не настолько красивой, как Хельма, но за мной ухлестывали даже преподаватели. А теперь, в самом деле, разлохматилась, ну а похудела настолько, что боюсь показаться родителям, от моего вида их удар хватит.

– Много курите, – отметил хозяин.

– И не только, – согласилась Марта, – в течение последнего года мало сплю, мало ем, много работаю. Но это защищает меня, делает неуязвимой.

– Защищает от чего?

– От уязвимости.

Усмехнувшись ее скрытности, он иронично прокомментировал:

– Ну, разумеется! И как я сам не догадался?

– Вы первый окрестили меня ведьмой. А в ветеринарной клинике меня за глаза называли росомахой. Несмотря на то, что росомаха – зверь мощный, а я – доходяга.

Сэр Томас оживился:

– Росомахой, говорите? Но это же еще одно совпадение!

– Почему? – не поняла Марта.

– Вы недавно упомянули, что проезжали над Волосами ведьмы, когда попали в аварию, – пояснил он. – Да будет вам известно, что та дорога называется – Тропа росомахи. Вряд ли это название было на вашей карте, оно пришло из древности, а в наше время дорогам имена не дают.

– Тропа росомахи… – задумчиво повторила Марта. – Значит, это – моя тропа? Значит, выбранный мною маршрут не был случайным? – она улыбнулась. – Какие здесь необычные названия: Волосы ведьмы, Тропа росомахи, Волчий водопад…

– Они придуманы древними обитателями гор, – сказал хозяин, – которые, несмотря на суровые условия жизни, имели богатую фантазию… Хотя, кто знает, быть может, эти места действительно были связаны с реальными волками и росомахами, жившими там?

Глава 5

Прошло полтора месяца с той ночи, когда Марта впервые попала в этот дом, и пять недель от начала болезни хозяина. Его состояние не улучшалось, однако и не ухудшалось, процесс не прогрессировал. Видимо, антибиотики все же давали какой-то эффект. Казалось, что сэр Томас смирился с любой участью и впал в состояние скептического безразличия. Он саркастически посмеивался над безуспешными стараниями врачей, над излишней суетливостью слуг, боявшихся не угодить ему, над своим теперешним внешним видом, над беспомощностью местной полиции, когда ему сообщали, что по ночам продолжают пропадать люди. Он оставался тактичен только с сиделкой: то ли не находил к чему придраться, то ли опасался, что она даст ему достойный отпор, а может быть, просто уважал ее.

После завтрака хозяин сидел, облокотившись на подушки, прикрытый до пояса одеялом, а Марта читала ему какой-то второсортный детектив.

В доме было прохладно. За ночь выпал первый снег. И только теперь, благодаря этому, Марта заметила, какое интересное окно в комнате сэра Томаса, напоминающее собой морскую ракушку или половинку поперечного разреза апельсина, разделенного рамой на дольки. Окна подобной формы обычно встречаются на чердаках, но это было большим, почти до потолка, а начиналось довольно низко, на уровне стоящей около него кровати хозяина. И будь он зрячим, мог бы, лежа на правом боку, рассматривать через него сказочно красивую заснеженную горную долину.

Марте не удавалось сосредоточиться на чтении. То ли причудливые облака, медленно проплывающие по небу, отвлекали ее внимание, то ли сам сэр Томас. Сегодня на нем была синяя шелковая пижама. Чисто синяя, без фиолетовых, голубых или изумрудных оттенков. Ее насыщенный глубокий цвет изумительно сочетался с цветом его волос и будоражил воспоминания Марты о том мгновенном сне, который она увидела в первую ночь своего пребывания в этом доме. Сне – видении. В нем на хозяине была именно такая пижама.

В сознание Марты постепенно возвращались подавленные ощущения эмоционального полета, безудержного желания и космической необъятности. Она поняла, что никакие трезвые убеждения, никакие обстоятельства не смогут побороть в ней страсть и любовь к этому человеку. Чувства, которые за истекшие полтора месяца не проходили ни на минуту. И, затыкая их грубой пробкой рассудительности, она наоборот, помогла им окрепнуть, приумножиться и набрать небывалую мощь в этом искусственно созданном вакууме. И теперь, вырвав пробку, они устремились наружу, сметая на пути все преграды, наполняя собой ее душу, пропитывая тело.

Несмотря на пасмурное утро, из-за выпавшего снега, в комнате было светлее, чем обычно. Марта продолжала механически читать книгу, пока хозяин не остановил ее, категорично заявив:

– Достаточно.

Она замолчала.

– Марта, скажите честно, вам самой нравится то, что вы читаете?

– Честно? Нет, – ответила она.

– Представьте себе, мне тоже. Полагаю, у нас схожие вкусы. Поэтому, будьте добры, в следующий раз потрудитесь подобрать литературу, которая нравится вам, а не какой-то Хельме.

– Но мне не хотелось обижать Хельму, – прямо ответила Марта, – достаточно того, что ее обижаете вы.

– Я?!! – возмутился хозяин, и от удивления его брови подпрыгнули вверх, что вызвало новую волну боли. Он скривил губы, но быстро успокоился, после чего Марта пояснила ему:

– Вы обращаетесь с ней бесцеремонно. Она хорошая горничная, но не получает от вас ничего, кроме приказов… Ни единого доброго слова, ни поощрений, ни хотя бы элементарного уважения. А ведь Хельма, как мне кажется, влюблена в вас.

– Я в этом не виноват, – отрезал он, из чего Марта заключила, что ему давно известно о чувствах горничной. – Поймите, – как бы оправдываясь, продолжил сэр Томас, – с ее стороны это не любовь, а навязчивая идея. Я вообще не понимаю, почему она выбрала объектом внимания меня. Девицам ее категории больше нравятся грубые мужланы с квадратными челюстями и грудой мускулов. А относительно того, что она не получает от меня ласкового слова… я полагаю, ее больше устраивает получать от меня щедрую заработную плату. Ведь в любом другом доме ей платили бы гораздо меньше. И если Хельма не уходит отсюда, значит она довольна. Поэтому, попрошу вас, Марта, никогда больше не возвращаться к этой теме.

– Ладно, – не стала спорить она.

– Пожалуйста, подайте сигару, – попросил он.

Марта подала сигару и чиркнула зажигалкой. Тяжелая малахитовая пепельница выскользнула из ее пальцев и отбила чечетку по ребрам сэра Томаса.

– Что с вами происходит сегодня? – не выдержал он.

– А со мной что-то происходит? – удивилась она невпопад.

– Вы вчера получили письмо от родных. Плохие известия?

– Нет… Как раз хорошие, – заторможено ответила Марта, – братишка готовится поступать в академию искусств, сестренка… ах, да, сестренка устроилась на работу, самую первую работу в своей жизни.

– Что же тогда вас так беспокоит?

– Меня?.. Ничего… Сегодня выпал первый снег! – сообщила она неожиданно.

– Из-за этого вы сами не своя?

Марта пожала плечами:

– Возможно.

– Н-да. Своеобразно же на вас действуют состояния природы. Ну, хватит, соберитесь! И прекратите на меня так смотреть!

– А откуда вам известно, как я на вас смотрю? – удивилась Марта.

– Я ваш сегодняшний взгляд кожей чувствую, – ответил он. – Мне от него становится жутко, как будто в комнате находится голодный лев. И вообще, когда вы такая, я вас боюсь.

– Меня? Но почему?

– Хватит! Прекратите меня рассматривать!!! – занервничал хозяин больше обычного. Но Марта не смогла оторвать от него взгляд. Он был в этот момент удивительно красив, несмотря на истощенность, бледность и скрывающую глаза повязку. Совершенство цвета и формы. Великолепная осанка. Изящный поворот головы. И… губы.

– Вы и есть настоящая ведьма! – заявил сэр Томас и, затушив недокуренную сигару, натянул одеяло на голову.

Марта убрала пепельницу и наклонилась над кроватью. Когда она приподняла край одеяла, хозяин, скрестив руки, заслонился от нее выставленными вперед ладонями.

– Вы спрашивали, что со мной происходит, сэр Томас? По-моему, это происходит не со мной, а с вами, – с обидой произнесла Марта и собралась выйти из комнаты, но когда она уже достигла двери, он неожиданно окликнул ее:

– Постойте, Марта. Идите сюда. Давайте посмотрим на первый снег.

В недоумении она вернулась к кровати и не заметила, как вдруг оказалась сидящей на ней возле хозяина, благодаря молниеносной ловкости его сильных рук. Это действие нельзя было назвать фамильярным, в прикосновении сэра Томаса не присутствовало ни капли грубости.

Окно было рядом. Марта обратила внимание, что от него совершенно не веет холодом. Между двойными рамами находилось какое-то терморегулирующее устройство. Посередине окна она обнаружила защелки и догадалась, что это сооружение, оказывается, еще и может открываться, скорее всего, наружу. «Удивительное окно!»

– Марта, будьте моими глазами, – произнес сэр Томас, отдернув прозрачную гардину, после чего, обняв Марту за плечи левой рукой, правой прижал ее виском к своему виску.

Она ощутила прикосновение наружного светонепроницаемого слоя повязки, ласково-пушистых волос и теплой, гладко выбритой щеки. Невидимый туман зыбко защекотал ее тело. Словно вглядываясь вместе с ней в холодное пространство за окном, хозяин попросил:

– Опишите мне это. Расскажите все-все, что вы видите!

– Попробую, – согласилась Марта. – Это очень красиво, – начала она. – Тихо и безветренно. Просторная долина укутана снегом. Нежным, ярким и чистым-чистым. Справа за ней простирается голубой лес, из которого черной змейкой выскальзывает извилистая узкая речушка – один из еще не замерзших, живых хвостиков Волчьего водопада. Сам водопад возвышается посреди леса, непрерывно серебрясь шевелящейся дорожкой по каменным глыбам со склона седой, припорошенной снегом скалы. Слева, далеко-далеко на холме виден кусочек Гилла. Из-за большого расстояния его очертания размыты, и он кажется нереальным, несуществующим, как город-призрак. Все небо обложено необычными, удивительными маленькими тучками, с очень четкими силуэтами, из-за того, что яркий солнечный свет озаряет их сверху золотистым огнем, а снизу они темно-синие, как вечерние сумерки. Внизу пасмурно. Самого солнца не видно, но его лучи кое-где прорываются в прострелы между облаками и, словно прожекторы, высвечивают на заснеженной поверхности долины ярко-золотистые островки, на которые отдельные сосны отбрасывают синие, как воздушные подошвы тучек, длинные тени. К лесу летит одинокая птица. Я не могу ее распознать, она слишком далеко. Пожалуй, это пернатое существо можно принять за сову, если не учитывать, что совы днем не летают. Ну вот, кажется и все, – закончила Марта и замолчала.

– Спасибо! Спасибо, Марта! Благодаря тебе, мне, слепому, удалось все-все это увидеть! – с восхищением и благодарностью произнес сэр Томас, не заметив, что случайно перешел на «ты», и еще сильнее прижал к себе дрожащую от волнения Марту. – Я знал, что у тебя получится!

Она не выдержала и, потеряв над собой контроль, начала нежно целовать через повязку его глаза… Вдруг, неожиданно опомнившись, хозяин спросил. Спросил спокойно, без удивления или гнева:

– Марта, что вы делаете?

– Простите, – растерялась она, медленно приходя в себя. – Если вам неприятно, я клянусь, что никогда больше не повторю подобного.

– Я этого не говорил, – возразил сэр Томас. – Я просто спросил, что вы делаете. Неужели у вас не вызывают отвращения мои прогнившие никчемные глазницы?

– Нет, сэр Томас. Мне дороги ваши глазницы, как и ваш неуживчивый характер, ваши привычки и странности, и все ваши недостатки и достоинства. Я не могу устоять перед вами, потому что… ради Бога не сочтите это за навязчивую идею… Я люблю вас, сэр Томас!

– В таком виде? Но я же сейчас отвратнее полуразложившейся мумии! – недоверчиво удивился он.

– В любом виде… Вы… Вас… – всхлипывая, ответила она, вытирая набежавшие слезы.

– Ну что вы! Что вы, глупышка… Марта! – обеими ладонями сэр Томас сжал ее лицо, – Марта… – он, казалось, заглядывал в него. – Это я должен был признаться первым, но не решался, потому что в последнее время сам себе омерзителен. Это я не могу устоять перед вами, и, если хотите знать, нанял вас сиделкой прежде всего потому, что за два часа нашей первой беседы вы пробудили во мне чувства, казавшиеся навсегда умершими, чувства, которые я давным-давно похоронил в себе. И, не спорьте, я тогда ощутил, что и с вами произошло нечто подобное.

– А я и не спорю, – давясь слезами, согласилась она, – действительно, произошло.

– Но поймите, Марта, поверьте, милая, я не хочу, чтобы вы ошиблись, а потом раскаивались и переживали. Такое ходячее недоразумение, каким я стал теперь, просто не может вызывать любовь. Согласитесь, что это не любовь, а жалость. Верно? Для нас обоих будет лучше, если вы согласитесь со мной сейчас, чем впоследствии убедитесь в этом сами.

После таких слов слезы Марты просохли сами собой, и она, отстранившись от него, спокойно ответила:

– Послушайте меня, сэр Томас. Если я заявлю, что мне вас не жалко, это окажется лицемерной ложью. Но, ответьте мне, разве любовь и жалость – это взаимоисключающие понятия? По-моему, они даже не контрастируют. А ведь мои чувства к вам зародились не теперь, а еще тогда, когда вы были в отличной форме, что, надеюсь, не станете отрицать, потому как сами признались, что заметили это. Так неужели за полтора месяца я не разобралась в них? Не любовь, а жалость? Моя жалость ущемляет вашу гордость? А вы не подумали, насколько ущемляете мою, вынуждая доказывать любовь?

– Марта, родная моя, почему тебе меня, упрямого тупицу, всегда удается переубедить? Куда ты отодвинулась? Иди ко мне! Иди же!

Такой резкий переход явился для Марты ошеломляющей неожиданностью. Она напряженно замерла, не в состоянии пошевелиться, не в состоянии справиться с волнением такой силы, что перехватывало дыхание, не слушались дрожащие руки, не подчинялось тело, ставшее безвольным. Тело, разрываемое изнутри противоречивыми чувствами души: стыдом, испугом, страхом перед этим человеком и одновременно необузданным притяжением к нему, притяжением мучительным до боли, и безграничной нежностью.

– Ты меня боишься, Марта?

– Т… Т… Том… – только и смогла ответить она. Ее губы непослушно дрожали.

Он протянул руку и, поймав Марту за плечо, нежно притянул ее к себе, избавляя от халата. Она прижалась к груди Томаса, и каждый удар его сердца проникал в ее истомленную плоть. Каждое прикосновение любимого мужчины, казалось, прожигало насквозь. Мужчины, которого Марта хотела, как никогда никого прежде.

Его губы коснулись ее губ.

Марта забыла кто она, почему здесь находится и что делает. Ощущения, не менее необъятные, чем в том удивительном сне, не давали места рассудку.

Но, едва лишь Томас наклонился к ней, неосторожное движение головы, как всегда, вызвало невыносимую боль. Боль, нелепо подчинившую себе его тело. Подчинившую не сразу. Он упрямо продолжал ей сопротивляться. Напрасно. От этого она только возрастала и увеличивала свою власть. Потеряв в неравной борьбе остатки терпения, обессиленный Том схватился руками за повязку.

– Глаза? – в отчаянии спросила Марта, хотя могла и не спрашивать.

– Глаза, – подтвердил он. – Что же делать?.. Ладно, давай свои обезболивающие.

– Потерпи, родной, я сейчас! – Марта вскочила с кровати.

То, на что ей пришлось отважиться, она не могла потом вспоминать без содрогания несколько последующих дней. Вместо внутримышечных анальгетиков, не совсем подходящих для такого случая, Марта прямо через повязку вколола анестезирующий лидокаин под оба века, не зацепив иглой глазные яблоки. Вколола с такой ловкостью и легкостью, будто проделывала это каждый день. Вколола, ни минуты не колеблясь, без сомнений и опасений. В тот момент ее состояние приближалось к трансу. Трансу, в котором лунатик способен разгуливать по парапету, сохраняя равновесие. Трансу, в котором йоги лежат на торчащих иглах или ходят по битому стеклу, не раня при этом кожу. Трансу, в котором у человека раскрываются сверхспособности.

Убедившись, что боль побеждена, Марта нырнула под одеяло…

…На полу спальни хозяина валялся белый халатик Марты, на розовой поверхности одеяла синела распростертая пижама Томаса. По подушке разметались белые и черные волосы, гармонично сочетающиеся в цветовом контрасте.

Марта заметила, что лицо Тома непривычно посвежело, даже появился здоровый румянец.

– До чего же я люблю тебя… – тихо произнесла она.

– И я тебя, глупышка. Теперь я понял, почему ты так близко к сердцу принимаешь мою боль. Мы – части единого организма. Поэтому мне нельзя умирать, ведь если меня не станет…

Марта, ощутившая в минуты близости то же самое, содрогнулась при мысли, что летальный исход не исключен.

– Как хорошо! Какой уютной стала постель, когда на ней ты, – улыбнулся Том и нежно зашептал что-то очень ласковое по-английски. То ли слишком быстро, то ли слишком тихо, а может быть слишком по-английски, употребляя нераспространенные или даже исконно шотландские выражения и слова, но при всем своем знании языка Марта смогла уловить только две фразы: «я тебя люблю» и «где ты была, когда тебя не было?». Возможно, он говорил это не именно ей, а просто рассуждал вслух, возможно, цитировал какого-то писателя или поэта.

Внезапно скрипнула дверь и на пороге комнаты оказалась Хельма. Она остолбенела, еле слышно издав какой-то нечленораздельный звук. Но хозяин узнал ее голос и незамедлительно спросил:

– Что вы хотели, Хельма?

– С… Сообщить, что… прибыл врач… доктор Эгнер… – выдавила она из себя. В ее округлившихся остановившихся глазах за несколько секунд промелькнули ревность, зависть, ненависть, любовь, отчаяние и тоска. Неописуемая тоска.

– Ах, да! Я совсем забыл про врачей, – растерялся хозяин. – Пусть подождет в холле, я сам к нему спущусь.

Хельма закрыла за собой дверь, ничего не ответив.

Подав Томасу пижаму и халат, Марта проговорила извиняющимся тоном:

– Как нелепо все получилось. Я забыла запереть за собой дверь.

– По-моему, ты и не собиралась. Когда мы после завтрака вернулись в комнату, заниматься любовью в наши планы не входило. Не переживай, быть может это к лучшему, для нее же к лучшему, – утешил он и, одевшись, подошел к двери.

– Подожди, – задержала его Марта. – Не говори врачу, что тебе в глаза что-то кололи, я не имела на это права.

– Не бойся, – успокоил ее Том. – Я с ним только поздороваюсь и отпущу на все четыре стороны.

– А перевязка?

– Один день можно пропустить.

– Но, Том!

– Никаких перевязок! Никаких врачей! Терапевт пускай тоже погуляет. Я сегодня счастлив впервые за последние пять лет, и мне не до них, – бодро ответил он и вышел за дверь.

Пришло время ланча, но к столу почему-то не звали, и Марта заскочила на кухню к Айне. Та известила, что все готово, только вот Хельма куда-то запропастилась. Марта пожалела эту девушку, понимая, в каком она состоянии, решила ее не дергать и сама накрыла на стол.

После ланча Томас расслабился и уснул. Не видя дневного света, за пять лет он перестал считаться со временем и безобразно расколошматил свой режим. Иногда этот человек спал по два-три часа в сутки, и ему было достаточно, а иногда не хватало и четырнадцати часов. И хотя еда всегда подавалась в одно и то же время, никто в доме не удивлялся, если хозяин захочет ужинать в четыре утра или завтракать в половине второго ночи. За два года работы Айна привыкла к его странностям и всегда оставляла что-то на такой случай.

Томас повернулся на бок. При этом он обычно просыпался от возникающей боли. Но на сей раз даже не скривился, а наоборот, улыбнулся во сне чему-то очень приятному. Марта взглянула на часы. «Удивительно, ведь действие анестезии давным-давно закончилось!» Лицо Тома по-прежнему оставалось непривычно свежим, рука обнимала подушку. Марта улыбнулась и, легонько чмокнув больного в щеку, вышла за дверь. Она хотела поговорить с Хельмой, как-то утешить ее, хотя понимала, что обидчик не может быть утешителем.

Горничной нигде не было. Ее комната оказалась заперта. На стук никто не ответил. В холле Марта обнаружила Бэртона и спросила у него:

– Энди, ты случайно не знаешь, куда подевалась Хельма?

– А она ушла, – невозмутимо ответил он.

– Куда? – поинтересовалась Марта.

– Она совсем ушла. Собрала вещи и ушла.

– Почему? – не сразу сообразила Марта. – Сбежала, что ли?

– Можешь называть это как хочешь.

– И ты знал, но никого не известил?

– Разбирайтесь сами, – с показным безразличием ответил Бэртон. – Пусть хозяин ищет себе другую горничную.

– Давно она ушла? – спросила Марта, в надежде, что ее еще не поздно догнать.

– Сразу после вашего инцидента, – ответил Энди и, ехидно улыбнувшись, добавил: – Она мне рассказала, как ты с хозяином… ну… в общем… – он замялся, ища слово поприличнее.

– Хельма не соврала, – заявила Марта, не дав ему договорить. – Если тебе нечего больше сообщить, я пойду.

– Марта, – задержал ее Бэртон. С его лица сошло ехидное выражение, а голос стал добрым и доверительным. – Марта-Марта, я-то думал, что ты умнее. Так легко купиться на его смазливую рожу! Думаешь, хозяин оценит тебя за это? Не угадала. Он – сердцеед. И по-настоящему любил только единственное существо женского пола – свою дочку.

– Он мне рассказывал.

– Рассказывал? А он не рассказывал, скольких дурочек, подобных тебе, сделал несчастными, не считая его жены и Хельмы? Не рассказывал, как из-за него пыталась покончить с собой голливудская кинозвезда? Не рассказывал, почему в этом доме не задерживаются служанки? Хорошо, хоть Айна на него не клюнула, хоть у этой мозги на месте!

– Но жизнь с ним рассчиталась за его грехи, – напомнила Марта.

Бэртон вздохнул.

– Рассчиталась, – согласился он. – Но разве это его изменило? Взять, к примеру, Хельму. Да за одну ночь с такой красавицей я бы отдал все, что у меня есть. А этому привереде она даром на шею вешалась. Но он не то что ночью – поцелуем ее побрезгует.

– Ты забыл, что хозяин не может оценить красоту Хельмы, – снова напомнила Марта.

– Это теперь не может, но раньше-то мог, – еще раз вздохнул Энди. – Да и дело не только в этом. Поверь мне, дурочка, ты здесь недавно, а я работаю в этом доме уже около десяти лет. Еще со времен его папаши, в котором злобы было больше, чем собственного веса. Ходили слухи, что бывшего управляющего он довел до психушки. Я избежал участи моего предшественника, потому что оказался хитрее и умел изворачиваться. К тому же, я тоже британец, а старый динозавр ценил это, в отличие от молодого. Обращение «сэр» прилипло к ним обоим с моей подачи. Так вот, покойный «сэр» был монстром в человеческом обличье. А твой Томас – его отродье, его плоть и кровь, с таким же мерзким характером, с такими же пороками. Неужели ты сама не видишь, что он сущий дьявол?!

– Поздно, Энди.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Слишком поздно. Я уже люблю этого дьявола.

Бэртон опять натянул на лицо маску безразличия:

– Что ж, тебе решать. Я вам всем не нянька. И вообще, это не мое дело. – И потеребив свои черные усы, он настороженно спросил: – Надеюсь, ты не станешь передавать ему наш разговор?

– За кого ты меня принимаешь? – обиженно спросила Марта.

– За токующего глухаря, который настолько утратил бдительность, что к нему можно подойти вплотную и тюкнуть палкой по башке.

– Даже если я и в самом деле от любви потеряла голову, это не означает, что стала способной подставить того, кто желает мне добра.

Лицо Бэртона снова потеплело, и, похлопав Марту по плечу, он дружески произнес:

– Я знал, что ты хорошая девочка… слишком хорошая для него.

– Но я уже большая девочка, Энди, и в состоянии сама разобраться в собственной личной жизни.

– Что ж, тогда не проси меня потом утирать тебе сопли, – улыбнулся он.

Марта вернулась в комнату Томаса дожидаться его пробуждения. Слова управляющего копошились в ее мыслях, как глисты в кишечнике бродячей собаки. Но, взглянув на спящего возлюбленного, такого милого и безобидного, до сих пор чему-то улыбающегося, она усмехнулась и покачала головой: «И это дьявол? Мистер Невинность, да и только. Возможно, Энди в чем-то и прав, но он судит о хозяине со своей позиции, с точки зрения слуги, стороннего наблюдателя. И того, что я испытала с Томасом несколько часов назад, ему испытать не дано. Может, я действительно потеряла голову, но это не повод, чтобы одалживать мозги у Бэртона».

Том вскоре проснулся и, сладко зевнув, сказал:

– Мне сейчас приснилось, что я здоров.

Марта обняла его и уткнулась носом ему в щеку.

– От тебя даже пахнет приятным сном, – заметила она. – Ты очень хорошо выглядишь.

– Серьезно? – удивился он.

– Серьезно, – подтвердила Марта. – Глаза не болят?

Том прислушался к своим ощущениям.

– Чешутся, – еще больше удивился он. – Это от той штуки, которую ты вколола?

Марта пожала плечами.

– Не знаю, – растерянно улыбнувшись, ответила она и нежно чмокнула через повязку оба глаза. Томас заботливо укутал ее одеялом.

Нужно было сообщить о Хельме, но такой сентиментальный момент не совсем подходил для этого. Марта колебалась.

– Ты собираешься сказать мне что-то неприятное? – спросил он сам, каким-то образом почувствовав ее беспокойство.

– Том, – вздохнула она, – не хотелось тебя расстраивать, но Хельма ушла.

– А сейчас полнолуние? – встревожился он.

Марта не сразу поняла, причем здесь полнолуние, но быстро сообразила, что Томас не сориентировался во времени и думает, будто уже ночь.

– Сейчас еще светло, – пояснила она. – Ты не понял. Хельма ушла насовсем. После сегодняшнего потрясения, тут же собрала вещи и сбежала.

– Неужели? Не думал, что она когда-нибудь решится. Жаль, найти равноценную горничную будет нелегко. Но я рад за нее.

– Рад? – поразилась Марта. Утраченный до этого смысл слов Бэртона обрел вторую жизнь и с новой силой продолжил беспощадно грызть уголки ее сознания. – Рад! Да ты хоть представляешь, каково ей теперь?.. Одна!.. Без работы!.. Без жилья! Не говоря уже о самом потрясении!

– Не переживай за нее, – спокойно посоветовал Том. – Хельма не так беззащитна, как ты думаешь. Раз она ушла, значит было куда уйти. С работы я ее не увольнял. А насчет потрясения – тут уж она сама виновата: прежде, чем войти, надо постучаться.

– Сама виновата?!

– Сама. А ты, похоже, пытаешься обвинить себя или меня? Это глупо, Марта. Что мы могли сделать? Пригласить ее в нашу постель?

– Какой же ты жестокий! – возмутилась Марта.

– Замечательно, – ухмыльнулся Том. – Меня уже обвиняют в жестокости. Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад. А ведь именно я приютил Хельму в этом доме.

– Не сомневаюсь. Она слишком молода для того, чтобы это успел сделать твой покойный отец, – подметила Марта.

Том устало вздохнул, прикусил губу и после недолгих колебаний проговорил:

– Ладно. Я расскажу тебе, при каких обстоятельствах это произошло. Терпеть не могу сплетен и ковыряний в чьем-нибудь прошлом. Но поскольку Хельма здесь больше не живет, разглашение этой тайны не причинит ей вреда. Подай-ка мне сигару… И не смотри на меня с таким любопытством, – добавил он, закурив. – Сейчас Хельме чуть больше двадцати, а тогда было всего четырнадцать. Но она выглядела взрослее и производила сильное впечатление. Этакая маленькая девочка с большой грудью. Малышка была дорожной проституткой. Я это понял с первого взгляда, но не смог проехать мимо и, пригласив в машину, предложил подвезти ее в более людное место. Ты только не подумай, что я клюнул на ее внешность, дело не в этом. Просто в своем открытом, не по погоде легком наряде она успела посинеть, дожидаясь очередного клиента на забытой Богом горной дороге.

«Еще одно совпадение», – подумала Марта. – «Похоже, все женщины попадают в этот дом с подобной горной дороги».

– На мой вопрос, почему она забралась в такую глушь, – продолжал Томас, – Хельма ответила, что оказалась здесь случайно, потому что нарвалась на садиста и, чудом выскочив из его машины, еле унесла ноги. Я ей даже поверил. Когда она попыталась соблазнить меня, я не отреагировал (во всяком случае, внешне) и шутливо посоветовал ангелочку подрасти, а вот когда она станет совершеннолетней, через пару годиков… После этого крошка совсем раскисла и, пустив слезу, попросила у меня денег, хоть сколько-нибудь, сославшись на свои, якобы огромные долги, за которые ее могут убить. Остановив машину, я как дурак отсчитал… не помню сколько… сумму, изрядно превышающую разовую плату за ее ремесло. Я дал бы еще больше, если бы был уверен, что мои деньги не пойдут ей на наркотики. Слишком уж она показалась юной и для этой профессии и для огромных долгов… Но, взяв подачку, милашка вдруг вырвала из рук и весь бумажник, попытавшись одновременно при этом врезать мне пяткой в пах. Я смог предотвратить удар, поймав на лету ее ногу, только благодаря реакции, отработанной занятиями каратэ. Движение девочки было отточено до профессионального уровня. Поверь, Марта, я в этом разбираюсь. На каблуках – металлические набойки. Ко всему, надо отдать должное ее актерским способностям и умению отвлекать внимание. В общем, Хельма была одаренным ребенком. И когда я скрутил этого вундеркинда, из нее посыпались деньги. Обнаружился еще чей-то бумажник, и не один. Тогда мне стало ясно, почему она забралась в такую глушь и от какого садиста еле унесла ноги. Бедный садист!.. Хельма рыдала взахлеб и твердила про долги, а когда мы подъезжали к полицейскому участку, панически дополнила свои россказни, признавшись в страшной тайне, что ее шантажируют, похитив маму, которую убьют в первую очередь, если долги не будут возвращены. И, попав в тюрьму, Хельма ничем не сможет ей помочь.

В полиции выяснилось, что маму никто не похищал. Она – отпетая наркоманка и на самом деле мало заботила Хельму, как и отец, по жизни пропадавший в тюрьмах за торговлю тем самым кокаином. Но на руках этого ребенка, оказывается, был другой ребенок – ее младший брат, умственно неполноценный инвалид, порождение наркоманской плоти. Хельма с любовью заботилась о нем. Опасаясь попасть в сиротский приют, снимала квартиру отдельно от матери и щедро платила подружке за то, что та присматривала за беспомощным мальчиком, когда она сама отправлялась на заработки… Меня это очень тронуло, и я, забрав из полиции заявление, предложил Хельме работу горничной.

– Ее отпустили?

– Да. Кроме моего заявления, за ней ничего не числилось. Побежденные девочкой-подростком взрослые мужчины стыдились обращаться в полицию. Чтобы сестричку с братиком не забрали в приют, мне пришлось оформить на них опекунство. После этого они переехали сюда.

– А как появление Хельмы восприняла твоя жена? – поинтересовалась Марта.

– Вначале она недовольно поморщилась, – ответил Том, – из-за братика. Но он никому не мешал, потому как не умел ходить и все время оставался в Хельминой комнате. Смотрел в окно, лаская подаренного мною ручного кролика… Мальчик вскоре умер, впрочем, как и все дети в этом доме. Хотя такие, как он, долго не живут… Из Хельмы получилась хорошая горничная – шустрая, аккуратная и очень обходительная. Моя жена в ней души не чаяла и даже хотела забрать ее с собой, покидая меня. Ведь я скрыл, при каких обстоятельствах откопал эту умницу. Но Хельма отказалась от ее предложения. Она осталась со мной, рассчитывая, что если не будет жены, у нее появится больше шансов склонить к взаимности одинокого слепого калеку. Но я не виноват в этом. Мне искренне хотелось, чтобы она ушла и не тратила на иллюзии свою юность. Поэтому, я сейчас действительно рад за нее. И считаю: все то, что случилось сегодня – к лучшему.

Марта задумалась. Этот рассказ перевернул ее представления с ног на голову.

– Значит, она была влюблена в тебя еще с тех пор?

– С самого начала, и призналась мне до того, как я ослеп.

– И все пять лет она не теряла надежду?

– Представь себе.

– И у тебя с ней никогда ничего не было?

– За кого ты меня принимаешь?

– Извини, – осеклась Марта.

Том тяжело вздохнул.

– Не думай, будто я такой толстокожий, что меня это не трогало. Не думай, будто мне не хотелось близости с женщиной. Но чувства Хельмы меня пугали. Больше, чем пугали. В ее любви было что-то неправильное, что-то жуткое. Я не могу объяснить, что именно…

– Знаешь, Том, – вспомнила Марта, – в момент сегодняшнего происшествия, я видела Хельму. Такое нелегко забыть. Ее взгляд… В тот момент ее взгляд был глазастым кошмаром!.. Я, кажется, понимаю, что ты имеешь в виду, потому что сама испугалась. Испугалась не за нас с тобой, а за нее же.

– Вот именно, за нее! – подтвердил он. – Представляешь, каково бы ей пришлось, если бы я, хоть раз воспользовавшись ее чувствами, подал тем самым надежду на взаимность. Надежду, которая никогда не оправдается… С моей стороны наиболее гуманным поступком было бы хладнокровно уволить ее, но я не мог плюнуть в душу любящей меня женщине.

– Ты прав, Том, – согласилась Марта. – Прости, что назвала тебя жестоким. Ведь я не знала…

Он прервал ее извинения долгим поцелуем, после которого улыбнулся и ласково шепнул:

– Глупышка моя…

Глава 6

Ночью, когда Томас вышел принять перед сном ванну, Марта, оставшись в комнате одна, перестелила постель. Ей уже зевалось, но возвращаться в свою спальню она не спешила в надежде, что Том захочет провести эту ночь с ней. В ожидании, Марта засмотрелась на большого паука, медленно спускающегося по тоненькой невидимой нити в темное пространство за шкафом и вдруг услышала какой-то невнятный нарастающий гул, непривычный для этих безлюдных мест. Мерцающий свет, долетевший откуда-то из-за дома, заиграл тенями сосен за окном. В безветренной тишине звуки были хорошо различимы, и вскоре Марта распознала, что гудит мотор приближающегося мотоцикла. Но вокруг не было соседей, ближайшие из них жили, как упоминал хозяин, мили через четыре отсюда. Вряд ли у кого-то хватило бы наглости проезжать глубокой ночью через частные владения. Ведь вся эта территория, до заповедника за Волчьим водопадом, принадлежала Тому. Значит, кто-то ехал именно к ним. Но кто? На мотоцикле? Так поздно? Марта покинула комнату и подбежала к восточным окнам. В глаза ударил свет одинокой фары. Взрывая свежий снег, мотоциклист несся на полном ходу… Мотор заглох возле парадного входа. Не дожидаясь звонка, Марта кинулась открывать. Дверь распахнулась, и с порывом морозного воздуха влетела взъерошенная…

– Хельма?! – остолбенела Марта.

– Хельма, – не очень вежливым тоном подтвердила та. – Посторонись. Дай пройти.

Попятившись в сторону, Марта заметила, что белая шубка Хельмы перепачкана кровью, особенно рукава и воротник.

– Но ты истекаешь кровью! – воскликнула она и шагнула к ней.

– Без рук! – нервно выкрикнула Хельма и отпрыгнула назад. Затем повернулась к лестнице и, монотонно бормоча: «…не надо меня трогать. Я уйду в свою комнату, лягу спать. Не надо меня трогать…», поплелась по ступенькам вверх.

Бэртон и Айна уже спали. Томас еще не вышел из ванной. Марта осталась стоять возле входа один на один со своим недоумением: «Почему Хельма в крови? Что ее заставило вернуться? Откуда у нее мотоцикл? И почему она не загнала его в гараж, а бросила возле крыльца?».

Накинув на плечи меховую куртку и захватив пульт от кодового замка гаража, Марта решила сделать это за нее. Не теряя времени, стремительно выскочила в морозную темноту и…

– Матерь Божья! – воскликнула она, узнав свой старенький мотоцикл, похороненный в пропасти полтора месяца назад. – «Мистика какая-то! Нет уж, Хельма, извини, но тебя придется побеспокоить».

Дверь комнаты горничной была незаперта.

– Хельма, – позвала Марта, вглядываясь с порога в полумрак комнаты, освещенной лишь слабым ночником.

– Входи, – равнодушно отозвалась та. Она сидела на кровати, отгороженной от входа платяным шкафом.

Марта вошла и чуть не упала, споткнувшись о валявшуюся на полу шубку. Это ей показалось противоестественным для аккуратной Хельмы. Возле кровати на туалетном столике стояло три бутылки ямайского рома, одна из которых была уже наполовину пуста.

– Хорошо, что тебе не спится, сиделка, – произнесла Хельма. – Помоги мне остановить кровь. Ты ведь, кажется, специалист?

– Сейчас, – ответила она, – подожди минутку, я поищу у себя что-нибудь подходящее.

– Заскочив в спальню хозяина, Марта взяла все необходимое для перевязки. Тома еще не было. «Да утонул он, что ли?», – занервничала она и забежала в его ванную. Но там его тоже не оказалось. «Да что за ночь сегодня? Прямо «Твин Пикс» какой-то!», – возмутилась Марта и, безрезультатно обежав холл, столовую, поискав в туалетной, винном погребе и даже на кухне, в надежде, что он шарит в холодильнике, не привлекая Айну, удивленно пожала плечами и вернулась к Хельме.

Странные раны были на шее и обоих запястьях.

– На тебя волки, что ли, напали? – недоумевающе спросила Марта, обрабатывая их.

Хельма молчала, потягивая ром.

– Да прекрати ты пить! – прикрикнула Марта. – Поставь бутылку и освободи свои руки. Я уже заканчиваю возиться с шеей.

Хельма подчинилась. И, приткнув бутылку на столик, выставила вперед ладошки.

– Может, ты все-таки объяснишь, что с тобой случилось? – терпеливо спросила Марта. – И каким образом у тебя оказался мой мотоцикл?

– Мотоцикл? А он твой? Ты в этом уверена?

– Мой. И я до сих пор считала, что он разбился.

– Тот самый, с которого ты свалилась, что ли? – поняла, наконец, Хельма.

– Тот самый, – подтвердила Марта.

– А на нем приехали они.

– Кто – они?

– Эти хмыри.

– Какие хмыри? Мужчины?

– Я тоже думала, что они мужчины, – криво улыбнулась Хельма, – а оказалось – хмыри.

Марту уже тошнило от загадок.

– Значит, так, – твердо сказала она, заканчивая работу со вторым запястьем, – чтобы мне не приходилось вытягивать из тебя каждое слово, соберись, сосредоточься и расскажи все по порядку. Начнем с того, что ты сегодня покинула этот дом. Куда ты направилась?

– Ловить попутку, – ответила Хельма.

– Дальше, – не унималась Марта.

– Попутки не было. Я пошла пешком.

– И что случилось потом?

Хельма схватила неначатую бутылку и великодушно предложила ее Марте:

– Выпей со мной. Трезвая ты не поверишь.

– Я верю. Верю всему, что ты расскажешь, – попыталась убедить Марта. Ей еще никогда не приходилось пить прямо из горлышка, тем более, ром. Но сбегать за фужером было лень, к тому же это показалось ей бестактным по отношению к Хельме. – Рассказывай, не тяни, – поторопила она.

– Ну пожалуйста, выпей! – взмолилась Хельма и вдруг расплакалась. – Мне сейчас очень плохо, поддержи меня!

«Хотя, собственно, почему бы и не выпить?», – подумала Марта. – «С тех пор, как я стала сиделкой, мне не удавалось расслабиться. Суета. Бессонные ночи. Напряженная работа. Переживания. Душевная борьба. И, наконец, сегодняшние события. Ко всему, Том куда-то исчез. Так и свихнуться недолго. Определенно, разрядка не повредит».

Откупорив бутылку, Марта сделала несколько глотков и почувствовала, как внутри приятно потеплело. Она присела возле плачущей Хельмы и обняла ее.

– Успокойся, дуреха, видишь, я уже пью. Успокойся и расскажи, что тебя мучает.

– Зачем ты охмурила хозяина? – неожиданно спросила Хельма.

– Не охмурила, а полюбила, – уточнила Марта.

– Какая разница? – махнула рукой Хельма и взяла со столика свою недопитую бутылку. – Ты воспользовалась тем, что он слепой, – продолжила она, – и не может увидеть тебя. Посмотри на себя в зеркало, если ты им вообще когда-нибудь пользуешься… Но хозяин почему-то тебе поддался. В чем твой секрет?

Нельзя сказать, что Марту не задели колкие замечания в адрес ее внешности, но, тем не менее, она восприняла их снисходительно, потому что знала себе истинную цену, и еще потому, что Хельма, при всем своем очаровании, чувствовала себя бессильной перед ней.

– Здесь нет никаких секретов, – ответила Марта спокойно. – Не нападай на меня. Ведь я люблю этого человека, так же, как любишь ты.

– Это он насплетничал тебе про мою любовь?

– Я сама догадалась. Твои глаза выдают тебя. Я не хотела с тобой соперничать, но хозяину была необходима моя забота, быть может благодаря которой, он еще жив.

– Его дела так плохи?

– Хуже, чем ты думаешь. Ему не помогают никакие лекарства.

– Я не знала.

– А разве по нему не видно? Ты хоть представляешь, как сильно болят глаза, когда гнойный процесс начинает поражать живые нервы? У тебя когда-нибудь болели уши или зубы?

– Ему так больно?

– Да, Хельма. Ему так больно уже месяц. Еще немного, и никакие дорогостоящие операции никогда не смогут восстановить его зрение.

Горничная неожиданно ухмыльнулась и, направив вверх указательный палец, сделала жест, означающий: «Вот!».

– А ведь тебе это выгодно, сиделка. Выгодно! Он никогда не сможет разочароваться в тебе!

– И это я слышу от тебя, Хельма? – поразилась Марта. – От тебя?! Неужели, любя этого человека, я способна желать ему страданий? А если ты не веришь в то, что его можно по-настоящему любить, значит, твоя любовь – ничто. Ибо каждый судит по себе.

– Неправда! – выкрикнула Хельма, ее слезы брызнули фонтаном. – Хозяин достоин настоящей любви, как никто другой!..

В планы Марты совсем не входило довести ее до истерики.

– Успокойся. Я понимаю твое недоверие. Сама не доверила бы его никому, – рассудила она. – Ты возле него уже давно и считаешь, что он по праву должен принадлежать тебе. А тут возникла какая-то выскочка и сразу же завоевала его. Но я не завоевывала, Хельма. Это случилось непроизвольно. Мне не хотелось причинять тебе боль, девочка. И, будь хозяин здоров, возможно, мне удалось бы, завершив работу, навсегда убраться отсюда, как я и собиралась сделать. Но он болен, тяжело болен и может умереть. Разве хватит хладнокровия отказаться от него такого? Ты смогла бы побороть в себе чувства к нему, оказавшись на моем месте?

– Я и на своем не могу, – тяжело вздохнула Хельма. – А ты, Марта, лучше, чем я думала, – заключила она. – Но мне от этого не легче. Если бы ты знала, что такое шесть лет несчастной любви, которая заканчивается ничем.

Марта отхлебнула еще рому.

– А ты думаешь, я не знаю? Ошибаешься. Я в своей жизни уже пережила подобное. И нашла в себе силы отказаться от несчастной любви.

– Неужели? – недоверчиво спросила Хельма.

Марту переполняла решимость поделиться собственным опытом.

– Представь себе. Правда ситуация отличалась от твоей, – начала она. – Но поверь, взаимность еще не означает счастье. Сама посуди… Друзья предвещали нам удачный брак. Мы были одного возраста. Учились на одном факультете. Даже имена у нас были одинаковые: я – Марта, он – Мартин. Его одобрили мои родители, меня – его мама. Но перед самой свадьбой суженый мне изменил… – Марта почувствовала, что уже начала пьянеть, но продолжала по ходу разговора механически потягивать ром. – Мне сообщили об этом наши друзья, которые оказались свидетелями происшедшего. У меня хватило здравого смысла отказаться от замужества, но я продолжала жить с Мартином, простив его, потому что мы любили друг друга. Но, убедившись в моей снисходительности, он изменил мне и во второй раз. А когда ему и это сошло с рук – вообще воспринял как должное и перестал со мною считаться. Тогда мое терпение иссякло, и, придя к выводу, что любовь – это раковая опухоль души, я ушла от него после шести лет совместной жизни (кстати, тоже шести, видимо, роковое число, то есть период). Так вот, Мартин не сразу поверил в это и еще долго добивался очередного прощения, бередя мне свежие раны. Но какими бы сильными ни были чувства к нему, я знала, что если и на сей раз уступлю, этот кошмар никогда не закончится. И в итоге – победила! – гордо закончила Марта и громко икнула… – Правда, для этого пришлось сбежать в Эльвин, – решила дополнить она. – Там у меня живет подруга с собакой. Представляешь, она всегда беременеет и рожает, когда я оказываюсь рядом.

– Подруга?

– …Нет, собака. А подруга меня приняла. Потом я устроилась на работу и сняла квартиру. В моей жизни все стабилизировалось, все наладилось… Но ненадолго!.. Мартин отыскал меня и там. Не знаю, откуда у него взялось столько денег, но он выкупил эльвинскую ветеринарную клинику, чтобы стать моим боссом. Мне пришлось поспешно уволиться, пока он не вступил в свои права.

– И чем закончилась эта история?

– Тем, что я оказалась здесь. И, даже, если он снова разыщет меня, сэра Томаса ему, слава Богу, не выкупить.

– И ты хочешь сказать, что больше не любишь этого… как его?.. Мартина.

– Нисколько не люблю. Мало того, я больше на него не обижаюсь. Все прежние амбиции утратили смысл.

– Тогда не все ли тебе равно, кто стал бы твоим боссом? Зачем ты увольнялась? Или все же остался страх, что чувства могут возобновиться?

– Нет, Хельма. Причина не в этом. Просто до разрыва с Мартином я была очень симпатичной…

– Вот оно что! – рассмеялась Хельма и, пошатнувшись, чуть было не шлепнулась на пол.

Марта поймала ее и усадила на место. Хотя сама была уже не в лучшем состоянии. Откуда-то у нее в руке оказались две сигары.

– Закурим?

– Спасибо. Я не курю, – затрясла головой Хельма. – Но ты можешь покурить. Мне не мешает. К тому же, в этом доме хорошая вентиляция.

К счастью, в другой руке, тоже непонятно откуда, оказалась зажигалка. А в качестве пепельницы сошла неиспользованная резиновая перчатка. Марта закурила.

– Любовь – это раковая опухоль души, – задумчиво повторила Хельма. – Верно подмечено. Но ведь любовь может быть и счастливой…

– Тогда, это – наркотик! – заключила вконец опьяневшая Марта.

– А к хозяину у тебя первое или второе?

Марта задумалась.

– Ой, ты знаешь, пожалуй, то, что у меня к хозяину, не имеет определений… – искренне удивилась она. – Это настоящая любовь, которая может возникнуть тогда, когда перезреешь и для первого, и для второго, и переживешь душевный кризис, при котором, будто став бесполой, потеряешь интерес абсолютно ко всем мужчинам, но самое главное – научишься заглушать в себе любую душевную боль.

– И ты научилась?

– Как видишь. И ты научишься. Измени свою жизнь. Ведь это просто кощунство, обладая твоей красотой, пять лет проторчать возле слепого, который ее не видит.

Хельма снова рассмеялась.

– Ты права. Действительно, кощунство, – согласилась она. Затем вдруг помрачнела и напомнила: – Но ведь я сегодня попыталась изменить жизнь!..

– Так что же с тобой случилось? Может теперь расскажешь? По-моему, я уже достаточно пьяна, чтобы поверить даже в то, что Бэртон – русский шпион.

– Английский, – возразила Хельма.

– Какая разница? Хоть японский. Так я уже достаточно пьяна, или будешь продолжать увиливать?

Хельма, уронив пустую бутылку, оценила Марту мутным взглядом и заключила:

– Достаточно. Расскажу. Тебе расскажу. Слушай… – она неожиданно замолчала, на ее лице отобразился сложный мыслительный процесс.

– Ну? – не выдержала Марта.

– А на чем мы остановились? Не помнишь?

– На хмырях, конечно же!

– На хмырях?.. Ах, да! До ночи не проехала ни одна машина. Представляешь?.. До чего же мне было холодно… б-р-р! А страшно!.. Вокруг дикий лес с голодными дикими… грызунами.

– Хищниками, – поправила Марта.

– Какая разница, если я их все равно не видела, только слышала, как они воют. Потом показался свет фары. Это были они – эти хмыри на твоем мотоцикле.

– И, вместо того, чтобы тебя подвезти, они напали? – предположила Марта.

– Да. Но я думала, что они изнасилуют, – проговорила Хельма, и ее губы задрожали. – А они начали кусать меня, как бешеные собаки. – Она разрыдалась. Марта прижала ее к себе. – Мне показалось, что у них были клыки, как у волка, – нерешительно добавила Хельма.

– Клыки? Ты уверена?

– Не уверена. Там было темно. Да и от испуга чего только не померещится.

Марта похлопала ее по плечу.

– Не переживай! Ты же от них вырвалась!

– Только благодаря тому, что хорошо умею драться. Я двинула одному и второму под… ну, между ног, вскочила на мотоцикл и уехала. А они остались на дороге кататься от боли.

– Так им и надо, – прокомментировала Марта.

– Но хозяин мне не поверит! – воскликнула Хельма. – Он подумает, будто я все выдумала, чтобы вернуться…

– Не подумает. Я сама останавливала тебе кровь. Не поверит тебе – поверит мне.

Хельма благодарно пожала ей руку. Случайно ее взгляд упал на перчатку с пеплом.

– Ой! – вздрогнула она.

– Что «ой»?! – испугалась Марта.

Хельма ткнула длинным ногтем в импровизированную пепельницу, от чего та еще и закачалась, как маятник.

– Жутко выглядит, правда?

– Действительно, жутко, – согласилась Марта и, завязав перчатку узлом, со словами: «а ну ее!», бросила в кюветку с окровавленными бинтами. – Ты смотри, попала!

Хельма подняла с пола пустую бутылку, собираясь запустить ею туда же. Но Марта вовремя остановила ее:

– Погоди! Это наделает слишком много шума. Вот, держи, – она откуда-то извлекла вторую перчатку и, всунув в нее потухший окурок сигары, тоже завязала узлом.

Хельма прицелилась и бросила.

– Промахнулась! – констатировала она с такой интонацией, будто провалила экзамен. – Марта, я промахнулась!

– Ну и что? Зачем так расстраиваться?

– Я всегда промахиваюсь по большому счету. Не жизнь, а сплошные промахи. Как я тебе завидую, Марта!

– Не стоит. У каждой из нас своя жизнь.

– А любимый мужчина общий.

Марта пожала плечами:

– На это мне нечего возразить.

– Тогда выполни мою просьбу.

– Какую?

– Расскажи мне.

– Что рассказать?

– Как у вас с хозяином было это.

– Ну, знаешь, ты переходишь всякие границы! – возмутилась Марта.

– Ну пожалуйста, у тебя с ним было и еще будет, а у меня не будет никогда, и я хочу хотя бы узнать, как он это делает?

То ли умоляющий тон Хельмы, то ли ее наивные слова, а может быть просто собственное опьянение повлияло, но гнев Марты моментально рассеялся, и она уже готова была рассказать, но вдруг поняла, что просто не сумеет. Когда утром Том попросил ее описать, что она видит за окном, она знала, как сделать, чтобы ему удалось это увидеть ее глазами. Его интересовал не просто словесный пейзаж, а скорее внутренние эмоциональные ощущения Марты. Но «это» Хельмы не поддавалось описанию простыми человеческими словами, его можно было передать разве что музыкой или цветом, поэтому она ответила:

– Ты знаешь, мне, в общем-то, нечего рассказывать. Мы не изощрялись в технике секса. Когда люди любят друг друга, им достаточно легкого прикосновения, чтобы ощутить высшее эмоциональное удовольствие; все искусственные старания кажутся нелепыми и отпадают сами собой. До сегодняшнего утра мне это не было известно. Скажу только, что такой полет эмоций, какой я получила с Томом, за свои тридцать лет испытала впервые.

– Тебе уже тридцать лет? – удивилась Хельма. – Я думала, что ты на каких-то пару лет старше меня, и то лишь потому, что успела закончить свой университет… А он испытал то же самое? – поинтересовалась она без злобы и зависти.

– Чувствую, что да.

– А хочешь, я тебе расскажу? – спросила Хельма.

– Что?

– Про мои, как ты назвала, «эмоциональные полеты» с хозяином.

Марта вздрогнула. Слова Хельмы вырвали ее разум из опьянения. Неужели Том солгал? Неужели между ними все-таки что-то было?

– Расскажи, – ответила она, стараясь произнести это безразличным тоном.

– Наше знакомство началось с драки, – заговорила Хельма. – Я собиралась его ударить, но он оказался проворнее, и у меня не получилось. Сбежать после этого мне тоже не удалось, потому что он хотел наказать меня и не отпускал. Я царапалась, кусалась, отбивалась от него как могла. Чтобы не дать мне вырваться, ему пришлось применить грубую силу. Это были его единственные прикосновения за все проведенные с ним годы.

Марта облегченно вздохнула.

– Я не забуду боль, причиненную его руками, – продолжала Хельма, – и готова была бы всю жизнь ее терпеть, подвергаться побоям хозяина, только бы он ко мне прикасался.

– Хельма, девочка моя, – озадаченно произнесла Марта, – да ведь это не просто мазохизм. У тебя рак души в самой запущенной степени! Это уже не любовь, а тяжелейшая болезнь, которую надо срочно лечить!

– Эх… – вздохнула та в ответ и, прибрав к рукам недопитую бутылку Марты, отхлебнула рому и удрученно запела:

Все потеряно, все безысходно болит,

Но надежда в бездействии зря обвиняет.

Только небо дрожащей звездою горит,

Да колеса скрипят в тишине…

Марта хорошо знала «Песню бродяги», несмотря на то, что та получила распространение преимущественно в английском переводе или в своем естественном цыганском варианте. Когда-то ее братишка победил с этой песней на местном конкурсе вокалистов, организованном в ресторанчике «Оттепель», лучшем ресторанчике их уединенного от мира городка. Марта не удержалась и стала подпевать Хельме:

Почерневший окурок летит на траву,

Как похож он на ножку червивого гриба.

Не смотрите мне вслед, но когда я уйду,

Вспоминайте хотя бы во сне…

У них неплохо получалось. Ее низкий хрипловатый голос гармонично сочетался с высоким голосом Хельмы. Хельмы, которая уже не хандрила, а простодушно улыбалась. Это придало Марте еще больше вдохновения, и, забыв пьяной головой, который теперь час, она запела второй куплет на полную громкость:

Я не помню, как выглядит подлости цвет,

Как сверлили мне взглядами спину ехидно.

Только гордость моя всем обидам в ответ

Не покинет меня никогда!

Я не плачу, мне ветер глаза осушил,

Я иду по извилистой скользкой дороге.

Я забыл, как искал, как мечтал и любил,

Как когда-то любили меня…

– Замечательно! – раздался голос хозяина, и обе исполнительницы испуганно встрепенулись. – Марта, а я подумал, что ты ушла спать к себе, когда не обнаружил тебя в нашей комнате. И решил, поскольку неплохо себя чувствую, поплавать в бассейне.

– Так вот, значит, где ты прятался! – воскликнула она. – Я бы сама ни за что не догадалась. Ты говоришь… в бассейне?!! – ужаснулась Марта. – Самоубийца!

– Лихо! – прокомментировала Хельма. – А ты паниковала: «Видно по нему, видно по нему!» Разве видно? Только сильно похудел, но свеженький, как утренняя роза.

– Но Том сказал, что сейчас неплохо себя чувствует, – напомнила ей Марта. И тут до нее дошло: – Том, неужели настолько неплохо?!!

Она вскочила с места и радостная бросилась к нему. Но Том, остановив ее вытянутой вперед рукой, не дал повиснуть у себя на шее и саркастически произнес:

– Я чуть не утонул от удивления, услышав в октябре месяце весенние вопли котов, и решил разобраться в загадках природы. Что же оказалось? Завывают пьяные девицы, одна из которых – моя горничная, которая якобы покинула этот дом…

– Я вернулась! – заявила Хельма.

– С вами я утром разберусь, – ответил ей хозяин, – думаю, завтра вы сможете дать более вразумительные объяснения. А вторая, – продолжил он, – моя сиделка. Моя серьезная, ответственная сиделка!

– Том, не сердись… – извиняющемся голосом собралась оправдываться Марта.

– Пойдем-ка лучше спать, – предложил он и демонстративно протянул ей руку.

Она подчинилась и, пожелав Хельме спокойной ночи, вышла с ним за дверь. Том молча вел ее по коридору к своей комнате, держа за руку, будто провинившегося ребенка. Затем, как ей показалось, толкнул на кровать.

– Не смей так со мной обращаться! – выкрикнула Марта. – Я не твоя собственность. И вообще, я имею право иногда расслабиться! Мне было необходимо снять эмоциональное напряжение…

– Милая моя, – спокойно ответил Том, – если каждый раз ты будешь расслабляться до такого состояния – превратишься в алкоголичку. Ты же женщина, а не портовый грузчик.

– Это не каждый раз, Том. Это исключение из моих правил. Просто Хельме было очень плохо. Она нуждалась в поддержке и утешении.

– Ну и как, утешила? – насмешливо спросил он.

– Как видишь.

– Я не вижу.

– Кажется, утешила.

– Ну и умница, – улыбнулся Том, заботливо укладывая ее в постель. – А теперь засыпай, утешительница.

«Он не может на меня долго сердиться», – заключила Марта и, вспомнив, что от нее теперь, наверное, разит перегаром, отвернулась к окну. Там и ночью было очень красиво. Поредели тучки, и заснеженную долину освещала полная луна.

«Луна?» – встрепенулась Марта. – «Полнолуние! На Хельму напали хмыри. Ну и интуиция у этого человека!.. Клыки? Боже! Клыки, как у волка! Ничего себе секта!»

– Том, – позвала она, чтобы сообщить о своем открытии, но Том уже, видимо, крепко спал. Сегодня он был на удивление жизнелюбивым. «И зачем я так набралась?», – подумала Марта и уснула.

Глава 7

Марта проснулась поздно. Тома рядом не оказалось, и она почувствовала себя неуютно. Ночные события оставили какой-то неприятный осадок. Вдобавок, с похмелья болела голова и угнетала нервозность.

«Том ночью даже не обнял меня», – подумала Марта. – «Но что я сделала не так? Разоткровенничалась с Хельмой? Но ведь и она со мной. Его это разозлило, поскольку я знаю слишком много. А может, он уже разочаровался во мне?.. Так быстро?.. Ах да, я же сама подала для этого повод – напилась как… даже слова не нахожу. Возможно, пьяная и ляпнула что-то не то, или даже… о нет!»

Марта второй раз в жизни напилась до такого безобразия. Впервые это случилось после первой измены Мартина. Она тогда была не в состоянии уйти домой и осталась ночевать у друзей. Наутро ей сообщили, что она во сне несла непристойную брань, ругалась, как старый боцман, кого-то хотела кастрировать и даже храпела.

«Неужели все это повторилось?» – ломала голову Марта. – «После такого кто угодно разочаруется. Нет, не может быть, я же помню, что Том не обнял меня, помню, как меня мутило, и я старалась глубже дышать, чтобы не вырвало, потом все прошло… разболелась голова… хотелось пить… Нет, этой ночью я спала некрепко и не могла не проснуться, или хотя бы не почувствовать, если бы начала во сне чудить. Причина разочарований в чем-то другом. Но в чем же? Хотя, зачем искать причину, когда имеешь дело с Томасом? Ведь Энди предупреждал меня… А я не поверила, преувеличила свою значимость для «сердцееда». Но почему же тогда он уложил меня спать сюда, а не отвел в мою комнату? Да просто любыми средствами хотел прервать наши разговоры с Хельмой. Ему нужна была гарантия, что я не вернусь к ней, или что она не проберется ко мне, когда он уснет»…

Марта заметила на прикроватном столике большую кружку из синего стекла, до краев наполненную водой и жадно присосалась к ней. Вода оказалась подкисленной чем-то очень приятным. «Неужели Том позаботился?»

Отдышавшись, Марта заставила себя подняться, одеться и подойти к зеркалу. Расчесывая волосы, она продолжала думать: «Если Бэртон окажется прав, ему не придется утирать мне сопли. Я не буду страдать и хныкать, подобно Хельме. Спасибо Мартину за мою адаптацию к разочарованиям. Мне не будет больно. Я не сбегу от досады, а спокойно и беспристрастно доведу до конца лечение этого пациента. Доведу! Если он уже плавает в бассейне, значит теперь его выздоровление надолго не затянется. Вслед за тем получив расчет, попрошу Энди подкинуть меня до станции. И… прощай, блондинчик! Старенький мотоцикл оставлю здесь на память о себе. Я теперь побрезгую на него сесть, вдобавок, уже слишком привыкла к тому, что его больше не существует. Куплю машину и буду ездить как подобает солидному ветеринару. А мотоциклом пусть воспользуется Хельма, если Том опять выведет ее из себя. Тогда бедняжке не придется ловить попутку, и на нее больше не нападут хмыри… А ведь она тоже могла попросить Бэртона подвезти ее до станции, и без приключений поездом добраться куда ей надо», – неожиданно додумалась Марта, но тут же поняла: – «Зачем ей Бэртон, зачем ей поезда, если попутками ездить выгоднее. Оставшись без работы, девочка решила вернуться к своему прежнему занятию. И не стоит ее осуждать. Быть может, это – способ заглушить мучительную боль безответной любви: щекоча себе нервы и отыгрываясь на всех богатых мужчинах без разбора. Да, Том, ты и в самом деле сердцеед», – заключила Марта. – «Но меня тебе не сломить! Я сильнее других женщин!» – так решило ее сознание, а подсознание, борясь с ним, хотело, чтобы этот человек как можно скорее вернулся в комнату, и, обняв ее, одним своим прикосновением доказал, что она сейчас ошибается. Прикосновением, получить которое Хельма мечтала хотя бы через побои. «Дико!» – подумала Марта, и в комнату вошел Том. Он по-прежнему хорошо выглядел, но казался неприступным и злым. «Держи себя в руках, идиотка!» – подсказало Марте ее сознание, когда подсознание толкало тут же броситься на шею вошедшему.

– Ты еще не завтракала? – сухо поинтересовался Том.

– Нет, – спокойно ответила она. – Ты не разбудил меня.

– Тогда спустись в столовую, – холодно проговорил он. – Ко мне скоро начнут приходить врачи… ты хоть оделась или еще голая?

– Оделась. Сейчас спущусь, – ответила Марта. – А тебе уже известно, что случилось с Хельмой?

– Да. Пока ты отсыпалась, я успел переговорить с ней.

– Том, сейчас – полнолуние. Я хотела сказать тебе об этом еще ночью, но не стала будить. А Хельма упомянула о клыках?

– О каких клыках?

– Я так и знала, что она не решится рассказать это, потому что ты ей не доверяешь. Хельме показалось, что у напавших на нее «хмырей», как она выразилась, были клыки, подобные волчьим.

– Полнолуние… клыки… кусаются, как собаки… – задумчиво перечислил Том. – Оборотни?.. Бред!

– Я сама обрабатывала ее раны, Том. Они были неглубокие, скорее скользящие. Не повреждена ни одна мышца. Но… О, Господи!

– В чем дело?

– До меня только сейчас дошло, что «им» нужна была ее кровь.

– Ничего удивительного, – съязвил Том, – до тебя все доходит медленно. Видимо, сказывается детство, проведенное в краю сильных морозов. Ты часто выходила на улицу без шапки?

Проигнорировав его колкости, Марта пояснила:

– Затронуты только кровеносные сосуды. На шее и на запястьях, где можно было до них добраться, не снимая с нее шубку. Раны скорее не рваные, а колотые, как бы прокушенные чем-то острым. По-моему, обычные человеческие зубы на такое не способны.

– Ты полагаешь, что это – вампиры? – скептически спросил Том.

– Не преувеличивай, я всего лишь излагаю голые факты. Если бы «хмырь» был одиночкой, я подумала бы, что он – псих, возомнивший себя Дракулой и использующий для укусов какое-то хитрое приспособление. А относительно секты… Сомневаюсь, что нападение на Хельму хоть чем-то напоминает религиозный обряд. Том, а что думаешь по этому поводу ты сам?

– А почему должен думать я? По-моему, это обязанности полиции, – раздраженно ответил он, из чего Марта сделала вывод, что сказать ему больше нечего, и отправилась завтракать.

В коридоре она встретила Хельму и, приветливо улыбнувшись, спросила у нее:

– Ну, как ты?

– Нормально, – смущенно ответила та и опустила ресницы.

– А как самочувствие?

– В порядке.

– Ничего не беспокоит? Ты так бледна.

Хельма пожала плечами:

– Это, наверное, от вчерашнего испуга, или от ночной пьянки, – предположила она. – Ведь я столько выпила! Ты уж меня извини, Марта, я несла всякую околесицу.

– Ну что ты, Хельма! Мне кажется, это я несла околесицу. Не переживай. Зато мы лучше узнали и поняли друг друга.

– Знаешь, Марта, – призналась та, – после разговора с тобой мне стало легче. Ты меня по-настоящему поддержала. Спасибо. А если ты так же влияешь и на хозяина, тогда я понимаю, почему он тебе поддался. Прости за то, что я на тебя нападала. Больше не буду. И вообще, ты очень обаятельная.

– Спасибо, – улыбнулась Марта.

– А тебе пригодилась вода в синей кружке? – поинтересовалась Хельма.

Марта опешила.

– Так это ты..?

– Да, когда я проснулась, мне очень сильно хотелось пить. Я подумала, что и тебе тоже захочется.

– Твоя водица мне очень пригодилась! Она вернула меня к жизни! – благодарно сказала Марта и обняла Хельму. – Спасибо. Ты – единственный человек в этом доме, который сегодня обо мне позаботился.

– А ты – единственный человек в этом доме, который меня понял, – ответила ей Хельма. – Жаль, что между нами стоит мужчина. Мы могли бы стать лучшими подругами.

– Этот мужчина до сих пор на меня дуется, – призналась Марта. – А на тебя… он не сильно сердился?

Хельма задумалась.

– Не знаю. Когда из-за повязки не видно его глаз, понять трудно. Ведь он говорит со мной всегда одинаково – не кричит и не любезничает. Но, по-моему, он мне поверил.

– Поверил, – подтвердила Марта, – я уже говорила с ним о тебе. На этот счет можешь не беспокоиться. Меня волнует другое – не занесли ли тебе при укусе какую-нибудь заразу. Может стоит обратиться в больницу, обследоваться?

– Мне не хочется, – с детской непосредственностью ответила Хельма. – К тому же Энди сегодня занят. А ты не можешь сама провести анализ крови?

– Провести – нет, за неимением оборудования. Но давай сделаем так: я сейчас быстренько поем, а затем забегу к тебе и возьму кровь из вены и пальца. А когда к хозяину прибудет терапевт, передадим через него в больницу. В принципе, он мог бы и тебя подвезти туда.

– А потом мне одной возвращаться обратно? Нет, Марта, с меня хватило вчерашнего. Я теперь даже в такси сесть боюсь.

– Ну, как знаешь. Вообще-то, если в крови не найдут никакой гадости, твое присутствие врачам и не понадобится. Значит, договорились, позавтракаю – и к тебе.

– Договорились, – довольно кивнула Хельма и двинулась дальше по коридору. А Марта наконец-то добралась до столовой. Ее желудок уже сводило от голода.

Попрощавшись с терапевтом, Марта устремилась в комнату к Тому и столкнулась с офтальмологом, выходящим от него.

– Марта, а я вас искал, – оживленно произнес он.

– Что-нибудь случилось?

– Откройте секрет, чем вы вчера лечили нашего больного?

– Ему хуже? – испугалась Марта.

– Нет, как раз наоборот. Пока еще рано об этом говорить, но кажется, гнойный процесс пошел на убыль. Когда я сообщил об этом самому больному, он заявил, что это – ваша заслуга. Что вы, ветеринар, знаете чем его лечить лучше меня, глазного специалиста. Может поделитесь опытом? Он мне так и не признался, какое лекарство ему помогло, сказал, что это ваша тайна.

Марта поняла: Том имел в виду анестезию. Но она-то знала, что лидокаин никак не мог повлиять на гнойный процесс.

– Доктор Эгнер, – ответила Марта, я ничего не делала, во всяком случае, ничего такого, что могло бы подействовать. Ведь ему не помогали никакие антибиотики.

– Так отчего же случилось чудо?

– Это, скорее всего, просто совпадение, – смутилась Марта, – но, видите ли, доктор, я полюбила этого человека, он меня… тоже. После того, как мы выяснили это, он пошел на поправку.

– И все?

– Других объяснений у меня нет.

Врач рассмеялся:

– Любовь как средство против трудноизлечимой формы гнойного тенонита? Что ж, учту на будущее в моей практике. Благодарю за информацию.

Они попрощались, и Марта вошла к Тому. Он лежал под одеялом. Ей захотелось прилечь рядом и крепко-крепко обнять эту вредину, но его неприступный вид не очень располагал к подобным действиям.

– Том, доктор Эгнер сообщил мне о твоем улучшении, – проговорила она, – я за тебя очень рада.

– Я за тебя тоже, – ответил он со сдержанной вежливостью. – Поздравляю с победой над моей болезнью.

– А почему таким тоном? Ты чем-то недоволен?

– Доволен, просто хочу спать. Я проснулся слишком рано – чесались глаза. Так что, иди почитай что-нибудь, или отдохни в своей комнате. Найди себе какое-нибудь занятие.

– Я тебе мешаю? – прямо спросила Марта.

– Я этого не сказал. Но, по-моему, ты уделяешь слишком много внимания моей персоне. Я нанимал сиделку, а не няньку. И поскольку уже неплохо себя чувствую, дай отдохнуть от своей заботы обо мне. Я, разумеется, ценю твои старания, но тебе не приходит в голову, что в большом количестве они могут и утомить?

Марта с трудом удержалась на ногах и, нащупав позади себя кресло, опустилась в него. «Не просто сердцеед, а настоящий хам… индюк… самодур… наикрасивейшее изваяние из куска дерьма!» – гневом взорвалось ее самолюбие.

– Называй вещи своими именами, Том, – невозмутимо произнесла она. – Может, я и отморозила в детстве мозги, как ты проницательно подметил, но все же не до такой степени, чтобы не понять причину твоих перемен. Я – сиделка, с которой ты вчера завел роман, а сегодня пожалел об этом, узнав, что скоро будешь здоров, и такая мелкота, как я, тебе уже больше не подходит. – Марта не была убеждена, что причина именно в этом. Она говорила наугад, но, тем не менее, говорила уверенно, потому как печальный опыт прошлого убедил ее, что недомолвок с мужчинами допускать нельзя. Лучше сразу выдвинуть все возможные предположения в расчете на попадание одного из них в цель, чем из-за нелепой опасливости упустить истину. Когда она о чем-то тактично умалчивала с Мартином, это всегда воспринималось им как ее несообразительность или трусость. И теперь с Томасом, Марту по-настоящему прорвало: – Ты сошелся со мной за неимением более достойных кандидатур. Если к тебе вернется зрение, с твоими капиталами и обольстительной внешностью у тебя будет огромной выбор. Но сомневаюсь, что хоть к одной из своих избранниц, после первой же интимной близости ты сохранишь какие-нибудь чувства, помимо чувства юмора, идол!

«Идол» грозно оторвал голову от подушки и сел.

– Так вот, оказывается, какого Вы обо мне мнения, мисс Свансен, – процедил Том с таким пронизывающим холодом, на какой был способен только он. От этого леденящего голоса у Марты закололо в висках. – Не ожидал, – зловеще прошипел он. – Как же Вас угораздило опуститься до интимных отношений с таким ничтожеством? Любви ищут с себе подобными. Значит, Вы и себя цените столь низко?.. Или Вы не искали любви, а просто хотели поразвлечься?

Марта онемела от неожиданности и страха перед этим человеком. Человеком, загипнотизировавшем ее своей интонацией. Она ощутила себя женщиной, слабой и побежденной. Побежденной не грубой физической силой, а подлинной властью истинного мужчины.

– Выйдите отсюда, – приказал он. – Ваша миссия окончена. Не бойтесь, материально Вы не пострадаете. За мое спасение я Вас щедро вознагражу. Но моя благодарность достанется не Вам. Не Вам, а той женщине, за которую я Вас принимал, даже если ее в действительности не существует.

– Нет! – выкрикнула Марта и залилась слезами. Куда девалось ее самообладание, чувство собственного достоинства? – Ты меня не понял, Том!.. Выслушай меня, Том! – твердила она.

– Не стоит, – отрезал он. – Не разочаровывай меня до конца. Оставь хотя бы теплые воспоминания о том милом образе, который я лелеял полтора месяца. Я воспринимал тебя иначе. Думал, что ты особенная, предназначенная только для меня, а оказалась под стать моим слугам. Хотя, возможно, именно кто-то из них внушил тебе эту чушь.

– Ты не понял, Том, я не уверена не в тебе, а в себе самой! – закричала она. – Я по сравнению с тобой – ничто!.. Измотанная жалкая сиделка. А твое сегодняшнее поведение…

– Ты не уверена в себе? – удивился он. – Но что же тогда остается мне? Когда я – калека, развалина, воняющая антибиотиками, с гниющими глазами, в этой дурацкой повязке, напоминающей карнавальную маску, и похудел настолько, что, наверное, стал похож на насекомое. Мне тоже предположить, что ты меня не любишь? И что сошлась со мной только потому, что тебя потянуло на мужчин, и, за неимением другого выбора, предпочла меня Бэртону, потому как я – хозяин, а он – пешка?!

Марту передернуло.

– Прекрати…

– Или потому, что я тебе интеллектуально подхожу больше, чем он?!

– Прекрати!

– Или потому, что в отличие от него, я вызываю жалость?!

– Ну прекрати же!!!

– Обидно такое слышать, Марта? Теперь ты поняла, насколько меня оскорбила? Какую боль причинила мне?

– Поняла, но я в другом положении, Том. Я люблю тебя и больного, и здорового, и худого, и толстого, в любом облике, и уверена в этом, потому что могу, по крайней мере, видеть тебя. А ты меня – нет. И если, когда с тебя снимут повязку, ты рассмотришь меня и скажешь: «Прости, глупышка, но ты не в моем вкусе», я не вынесу твоих слов.

Голос Тома потеплел:

– Ты так убеждена, что я смогу тебя рассмотреть? Даже доктор Эгнер не берется судить об этом. За время такого длительного гнойного процесса все, восстановленное первой операцией, могло атрофироваться, причем навсегда. Во время перевязок я вижу только слабый свет и ничего больше.

– Ты сказал «первой»?.. Первой операцией?.. – заметила Марта.

Том растерялся и прикрыл лицо ладонями.

– Ну вот, проболтался… Просил врачей тебя не расстраивать, а сам проболтался… Хотя уже не имеет смысла это скрывать…

– Что скрывать?

– Во избежание летального исхода, меня уговаривали на новую операцию, но я отказался, потому что жизнь с искусственными глазами не лучше смерти.

– Том!!!

– К счастью, все обошлось. Но, сама понимаешь, болезнь успела мне изрядно подгадить. Поэтому, вряд ли я когда-нибудь смогу увидеть тебя, Марта, а тем более – рассмотреть.

Потрясенная услышанным, она задумчиво покачала головой, удивленная собственной мысли, которая тут же поспешила выплеснуться наружу:

– Том, родной мой, не думай об этом, забудь, как о страшном сне. Я убеждена, Том… Убеждена, что пока я с тобой, моя любовь исцелит тебя от всех недугов и вернет тебе зрение. Я только сейчас… сейчас осознала, насколько она сильна, непобедима и всемогуща. Она способна на чудо, потому что сама является чудом.

– Если бы ты действительно так сильно любила, не отвернулась бы от меня сегодня ночью, – возразил он. – Ведь это была наша самая первая ночь!

– Так вот из-за чего ты куксился все утро! – тут же догадалась Марта. – Какой же ты мальчишка! Ведь я отвернулась только потому, что после выпитого от меня несло перегаром, а мне известно, насколько у тебя обостренный нюх.

? Что-что у меня?

Он неожиданно захохотал.

– Ты чего? – недоуменно спросила Марта.

– Собачье-кошачий врач! У меня не нюх, а обоняние, – напомнил Том. – Действительно, неплохое, – согласился он. – Значит вот в чем причина? Мне это даже не пришло в голову. Я не знал, что ты такая щепетильная. Когда ты меня ночью окликнула, я даже не отозвался, хотя еще не спал и прекрасно тебя слышал. Не отозвался, потому что обиделся. Обиделся на то, что ты отвернулась, на то, что, безобразно напившись, все испортила, на то, что оказалась в комнате Хельмы, когда я тебя искал в нашей.

– Нет, Том, – возразила Марта, – когда ты меня искал, я, видимо, загоняла в гараж мотоцикл. Неужели ты не слышал рев его мотора?

– Слышал… Но не видел. А спросить было не у кого. Айна и Бэртон спали. Тебя нигде не было. Я растерялся…

– Мы разминулись. А потом я тебя искала, но ты к тому времени уже был в бассейне, о существовании которого я даже не подозревала. Твой дом такой огромный…

– Какая нелепая ссора… Прости меня, Марта.

– Это ты меня прости, родной. – Она снова всхлипнула. – Я наговорила тебе столько гадостей!.. Из-за того, что, не поняв твоего поведения, пытаясь его как-то для себя объяснить, навыдумывала на свою, гудящую с похмелья голову, всяких нелепых глупостей.

– Мы друг друга стоим, – улыбнулся Том. – А я так болезненно это воспринял, потому что слишком сильно люблю тебя.

– Правда? – просияла Марта.

Том кивнул и, протянув к ней руки, позвал ее с такой чувственной нежностью, на какую был способен только он:

– Иди ко мне!

Марта прыгнула на кровать и уткнулась носом в его плечо. Том ласково куснул ее за ухо.

– Как твой пациент, я имею право! – шутливо напомнил он. – Ты мне сделала больно. Глупышка, о каком моем вкусе может идти речь, если для меня каждое твое прикосновение как приют для продрогшего путника… В самом деле – глупышка, – нежно прошептал он, целуя ее руки, – …маленькая, худенькая глупышка… – целуя плечи и шею, – …любимая глупышка… – достигнув губами губ. И, коснувшись кончиком языка ее еще не высохшей слезинки, добавил: – …соленая глупышка…

Перед обедом в комнату заскочила горничная позвать их к столу. Разглядев ее, Марта ахнула:

– Хельма, что с твоим лицом?!

– Не знаю, – растерянно ответила та, покосившись на свое отражение в зеркале.

– А в чем дело? – недоумевающе спросил хозяин.

– Том, Хельма невероятно побледнела, – объяснила Марта. – Прямо какая-то неживая кожа, даже с зеленым оттенком. Хельма, неужели ты по-прежнему чувствуешь себя нормально?

– Нормально…

– Не может быть!

– Нормально. Голова немного кружится, но это после вчерашнего…

– Значит так, – решила Марта, – хочешь ты того или нет, но после обеда я отвезу тебя в больницу.

– А на чем? Энди еще не вернулся.

– Да хоть на мотоцикле. Срочно собирайся.

За обедом Марта спросила Тома, почему у него нет шофера, почему его обязанности выполняет управляющий.

– Кроме него самого, ездить некому, – ответил он. – Бэртон снабжает всем необходимым и вполне справляется с этим. Он сам предложил мне, когда с одиноким слепым хозяином последний шофер неделями болтался без дела. Но если ты считаешь, что шофер нужен, нанять не проблема. А вам обязательно сегодня ехать в больницу? Скоро начнет темнеть. Может разумнее дождаться утра? Завтра Энди будет свободен…

– Обязательно! – отрезала Марта. – Если бы ты мог сейчас видеть Хельму, понял бы, насколько я права. А может нам вызвать такси?

– Раньше надо было вызывать. Пока такси доедет от Грюнборга, потом до Грюнборга, темнота может застать вас в пути.

– Но в машине…

– Два человека пропало вместе с машинами.

– Том, не пугай меня. Мне же предстоит возвращаться обратно… в темноте. Я планировала бросить мотоцикл на стоянке и взять такси…

– Ни в коем случае! – запротестовал он. – Переночуешь в гостинице. А утром я пришлю за тобой Бэртона.

– Согласна.

– Позвони мне оттуда.

– Обязательно.

Том взял ее за руку.

– Будь осторожна в дороге, родная. Как бы я хотел, чтобы ты передумала…

Закончив обед, Марта направилась в комнату Хельмы, но не нашла ее там. После недолгих поисков, к своему изумлению, она обнаружила ее в противоположном крыле дома, сидящей на полу возле кадки с фикусом. Опасливо озираясь по сторонам, горничная целыми пригоршнями жадно поедала… землю. Озираясь, но, похоже, ничего не видя от волнения. Марте удалось приблизиться незамеченной в густом полумраке коридора.

– Хельма! – вскрикнула пораженная увиденным Марта.

Та испуганно вздрогнула и выпрямилась как натянутая струна. Она смотрела глазами затравленного зверька, в спешке облизывая губы от следов грязи.

– Как ты меня напугала, сиделка, – нервно сказала она. – А что ты здесь делаешь?

– Я?! – опешила Марта. – Что ты здесь делаешь?!

– Я? – растерянно пискнула Хельма. Ее губы задрожали, глаза забегали и наполнились слезами.

– Почему ты ешь эту гадость?

– Не знаю… – всхлипнула Хельма. – Это вкусно.

– Вкусно?!.. И давно для тебя это вкусно? – озадаченно спросила Марта.

– Я сегодня обнаружила.

– А что-нибудь еще стало вкусным для тебя сегодня?

– Стена, – ответила Хельма.

– Что? – не поняла Марта.

– Штукатурка, – пояснила та.

– Штукатурка? Нет, я имею в виду, тебя не тянет на сырое мясо?

– На счет сырого не знаю, но жареное показалось таким противным, что меня от него вырвало.

– Срочно одевайся! – скомандовала Марта. – Немедленно! Я не хочу, чтобы темнота опередила нас!

– Послушай, я не хочу в больницу. Мне страшно… – захныкала Хельма.

– Поздно бояться, – резко оборвала она. – Самое страшное, что могло случиться, уже случилось.

– Что со мной?

Марта беспомощно развела руками:

– Если бы я знала!

Вчерашний снег наполовину растаял, превратившись в скользкое, хлипкое месиво. Хотя, чего можно ожидать от октябрьского снега? Хорошо еще, что Том не догадывался об этом. Он и так места себе не находил, а если бы узнал, что его девчонкам придется добираться в Грюнборг по такой скользоте…

Солнце стояло еще высоко. Хельма ждала одетая возле крыльца. Марта, чертыхаясь, возилась с мотоциклом. Он не всегда заводился с первого раза, иногда на это приходилось потратить уйму времени. Наконец, она выехала из гаража.

– Ночью тебе сказочно повезло, что эта развалюха заработала сразу, – обратилась она к Хельме, перекрикивая тарахтение мотора. – Садись и цепляйся за меня…

Но та не пошевелилась.

– Садись! – громче повторила Марта.

Хельма сделала шаг и упала в мокрый снег, ее лицо при ярком солнечном свете выглядело еще ужаснее.

Марта, соскочив с мотоцикла, метнулась к ней.

– Тебе хуже?

– Да, – ответила Хельма, еле дыша, – мне очень… очень плохо. Вызови скорую помощь.

Марта затащила ее в холл и, укладывая на диван, крикнула переполошившейся Айне:

– Срочно зови скорую!

– Марта, я умираю, – тихо произнесла Хельма.

– Не смей, дуреха! – отчаянно прикрикнула она.

– И, все равно, я умираю, – упрямо повторила Хельма. – Позови хозяина. Я должна ему успеть сказать…

Марта вскочила, собираясь бежать за Томасом, но он оказался рядом. Видимо, спустился сам, услышав шум в холле.

– Я вызвала скорую, – сообщила кухарка.

– Айна, что входило в состав жаркого, приготовленного на обед? – поинтересовалась у нее Марта.

– Как всегда, – ответила она, пожав плечами. – Ты думаешь, Хельма отравилась мясом?

– Что входило в состав? – настойчиво повторила Марта.

– Нежнейшая телятина и приправы.

– Какие приправы?

– Какие?.. Соль, сахар, чеснок, перец и имбирь, – перечислила Айна. – Все съедобное.

– Так значит, чеснок? – задумалась Марта.

Хозяин наклонился над Хельмой.

– Вы хотели меня видеть, – напомнил он.

– Да, сэр, – тихо пискнула она и, подняв руку, коснулась его мягких волос. Том не сопротивлялся. – Я умираю, – проговорила Хельма, – и должна сделать признание… после которого вы меня… возненавидите… Я не простила себя за это… я проклинаю себя, сэр…

– За что, Хельма? – удивился он.

– Она бредит, – предположила Айна.

– Когда вы ослепли, сэр… ваша жена не решалась бросить вас только из-за дочки… – продолжала Хельма. – Я любила маленькую Камиллу, но вас… Я не могла смириться с тем, что вами обладает женщина, которой… вы мешаете… – Ей дышалось все труднее и труднее. – Я только хотела… чтобы госпожа… уступила вас мне… Камилла не сама наелась отравы… это я… я пропитала ею… кусочек ее тортика… Я убила вашу дочку, сэр!

Марта, находясь за спиной Томаса, не видела его лица, не видела, куда обрушился его кулак: на Хельму, или возле нее.

– Марта, останови его! – испуганно закричала Айна.

Марта не пошевелилась. Зная о тайных желаниях горничной, она поначалу не поверила ее словам и предположила, что эта дуреха все выдумала, для того, чтобы перед смертью еще раз испытать прикосновения хозяина, хотя бы в таком безобразном виде. Но, вспомнив, насколько сильно Хельма любит этого человека, поняла, что она не смогла бы так больно ранить его ради собственной утехи, пусть даже предсмертной утехи. Поняла, что последнее признание – отвратительная, ужасающая правда.

Том за волосы стащил Хельму с дивана и упал, как скошенный стебель, потеряв сознание. На большее его не хватило. Он был еще слишком слаб для такого известия. Хельма прижала к своему лицу его руку, не выпустившую ее прядь, прикрыла глаза, сделала еще несколько судорожных вздохов и безжизненно застыла.

Тут же раздался звонок. Это прибыла скорая. Прибыла гораздо быстрее, чем ее ожидали. Марта, откупорив флакон нашатыря, торопливо привела Тома в сознание и втащила обратно на диван бездыханную Хельму, пока Айна открывала дверь.

– Где ваша больная? – спросил вошедший врач.

– Поздно, – ответила Марта. – Больная мертва.

Звякнул телефон.

– Марта, с тобой хочет поговорить доктор Фишбрюмгельн, – позвала Айна.

В холле появился прибывший, наконец, Бэртон.

– Что случилось? Почему у крыльца скорая? – начал он и запнулся, застыв от ужаса, когда увидел то, что лежало на диване, то, что еще до его ухода было Хельмой и выглядело Хельмой.

– Слушаю вас, – ответила Марта в трубку телефона.

– Я по поводу той пациентки, – начал доктор Фишбрюмгельн, – кровь которой вы попросили исследовать.

– Она умерла, – сдержанно сообщила Марта.

– Как? Уже?! – поразился тот.

– Она в коматозном состоянии, – уточнил врач скорой помощи, осматривая Хельму.

– Хельма в коме? – удивилась Марта.

– А на вид мертвее мертвой, – заметил Бэртон.

– Что у нее нашли? – спросила Марта в трубку.

– Очень странная анемия, – ответил доктор Фишбрюмгельн, – в результате воздействия неизвестного медицине вируса, разрушающего гемоглобины. Кровь теряет железо, свой красящий пигмент…

– Заметно.

– Причем с невероятной скоростью, – добавил доктор.

– С момента заражения не прошло и суток, – подтвердила Марта. – И если не учитывать эту небывалую быстротечность, можно сказать, что болезнь внешне напоминает хлороз.

– Но хлороз – не вирусное заболевание, – возразил доктор Фишбрюмгельн.

– Разумеется, – согласилась Марта. – Но почему-то у Хельмы проявились симптомы хлороза: я имею в виду не только ее неестественную бледность с зеленоватым оттенком вследствие острого железодефицита, а дело в том, что у больной уже началось извращение вкуса – она погрызла штукатурку в своей комнате и ела землю из вазона. Не знаю, поддается ли теперь ее кожа загару? Полагаю, что вряд ли. И почти не сомневаюсь, что если она не умрет, скоро начнется изменение формы ногтей. А при этом вирусе изменятся и зубы.

– Откуда вам все известно? – удивился доктор Фишбрюмгельн. – Вы так хорошо разбираетесь в редких болезнях человека, хотя лечили животных, а не людей!

– Человек – тоже животное, – ответила Марта. – Ваша медицина лечит один вид млекопитающих, а моя – все остальные. Почему же мне было не изучить заодно и ваш?

Пока она заканчивала телефонный разговор, Хельму, переложив на носилки, понесли в машину скорой помощи. По мере того, как процессия в белых халатах удалялась и исчезала в дверном проеме, душу Марты все больше сжимала давящая тоска. Когда она повесила трубку, в холле уже никого не было. Никого, кроме притихших Айны с Бэртоном и Тома, неподвижно застывшего возле камина. Марта подошла и положила ему на плечо руку:

– Пошли Том.

Она подняла валявшуюся возле дивана трость и подала ему. Затем медленно и осторожно повела его вверх по лестнице. Повела, потому что он сам был теперь не в состоянии различать ступенек…

Как только они переступили порог его комнаты, Том неожиданно спросил:

– Это не я ее убил?

– Не ты, – ответила Марта, усаживая его на кровать и подавая сигару. – Вирус, попавший в ее кровь, опередил тебя.

– А жаль, – вздохнул он. – Мне стало бы легче.

Марта чиркнула зажигалкой, и сама закурила вместе с ним.

– Но ты попал бы в тюрьму за убийство.

– Да, – согласился он, – и может быть, хоть этим смог бы искупить свою вину перед ребенком.

– Успокой свою совесть, Том. Твоя дочь отмщена. За причинение душевной боли в тюрьму не сажают. А ведь ты сделал Хельму поистине несчастной. Для нее это гораздо мучительнее, чем быстрая физическая смерть. А к случившемуся с ней теперь, мы, хоть и невольно, но все же приложили руку. К тому же я, как-никак, медик и должна была раньше забить тревогу. По моей халатности Хельма уже в коме и вряд ли выживет. А если и выживет, страшно представить, что ее ждет.

Том сжал голову ладонями.

– Марта, но как мне жить после…? Я же сам привел в дом убийцу моей доченьки!

– Я тебя понимаю, Том, – еле сдерживая слезы, сказала Марта. – Понимаю, хотя не была близким человеком твоему ребенку… Да и своего еще пока не имела, не испытала материнских чувств… Но не вини себя, бедный мой! У Хельмы явно нарушилась психика. Ты не мог этого предвидеть, когда привел ее сюда. Не знал, что ее поразит болезнь безответной любви. Ведь ты же не подавал повода, не провоцировал никаких чувств. Поверь, я с ней говорила и поняла, что не ты повинен в ее одержимости. Не ты, а она сама: ее упрямство, ее необузданные фантазии, ее слабоволие и подавленное самолюбие. Подавленное не тобой, Том – она выросла в неблагополучной семье. Узнав о недетских проблемах четырнадцатилетней девочки, ты пожалел ее и принял на работу, чтобы искупить свою вину за то, что не пожалел ее изначально – не отпустил с миром без вмешательства полиции, а решил наказать зло.

– Не наказать! – возразил Том. – Не наказать, а остановить. Если бы я ее отпустил, проблемы будущих жертв – доверчивых мужчин с толстыми бумажниками, были бы на моей совести. Тебе не понять серьезности этих проблем, потому что ты – женщина!

Последующие десять минут он не произнес ни слова.

– Тебе, видимо, хочется побыть одному? – предположила Марта. – Пожалуй, я пойду к себе.

И, легонько чмокнув его, она встала, чтобы уйти. Но не успела сделать и шага, Том, резко поймав за плечо, усадил ее обратно на кровать.

– Если тебя интересует мое мнение, я хочу, чтобы ты осталась.

– Останусь, – согласилась Марта. – Разожми пальцы, мне больно.

– Извини… – смутился Том.

Она сняла с плеча его обмякшую руку и прижала ее к своей щеке:

– Ты думаешь, мне не терпится оставить тебя на растерзание себе самому? Ошибаешься.

– Послушай, Марта, – заговорил Том. – Двадцать три года назад удача вместе с матерью покинула меня. С тех пор в моей жизни счастливыми были лишь некоторые эпизоды, и те оказались иллюзией. Ты появилась, когда ничего не осталось. Ничего, кроме тоски и безысходности, подавивших надежду и уже смиривших с обреченностью. Появилась и взбудоражила, воскресила убитые стремления, отогрела замороженные чувства. Убедила, что жизнь дана не только для страданий и расплаты за совершенные грехи. Жизнь, в которой ты стала единственным смыслом. Кроме тебя, мне терять уже нечего. Если и ты окажешься иллюзией, для меня это будет самым последним ударом. Не воскрешай меня для того, чтобы снова убить. Если ты не уверена в своем постоянстве, оставь меня сейчас… сейчас, пока еще не зашло слишком далеко, пока я не доверился тебе до конца, пока я готов к этой потере.

Марта крепко-крепко обняла его.

– Откуда такие сомнения? До чего же ты дошел, Том! До чего тебя довела душевная боль! Ты уже сам себя программируешь на провал…

– Мне не хочется этого делать, Марта. Но, несмотря на мое происхождение и наследство предков, я – неудачник… И не только я, судьба была беспощадна и к моим родителям. Может, это – злой рок моего рода?

Марта задумалась.

– Боюсь, родной, что причина неудач в тебе самом. Что такое Стюарт? Что такое МакВинтон? Комбинация звуков, не больше. В мире множество счастливых и несчастных, богатых и бедных с такими фамилиями. А твоя мать вообще – Ирвинг. Не берусь судить твоих родителей, но неудачи начались с того, что вы трое не хотели простить друг друга. Ты не получил от них ни любви, ни ласки, ни тепла. – Марта положила голову на колени Тому. – Они тебя делили, и ты достался более сильному. И, может я ошибаюсь, но, по-моему, твой отец отыгрывался на тебе. Он истязал тебя потому, что ты очень походил на свою мать – особу, предавшую его. Он мстил ей через тебя. Ты подсознательно это чувствовал и постепенно накапливал в себе ненависть к ним обоим. Ненависть и любовь – эта гремучая смесь порождала зависть. Зависть к нежности, ласке теплу…

– Марта, да ты – ясновидящая! – растерялся он. – Средневековая инквизиция сожгла бы тебя на костре!

Она покачала головой:

– Я всего лишь любящая женщина. А вот тебя, пожалуй, сожгли бы. Мощь твоей душевной энергии слишком велика, и ненависть, зависть, ревность, недоверие, как и многие другие пороки сознания причиняют вред не только тебе самому, а и всему твоему окружению. Они разрушают все, к чему ты прикоснешься: и желанное, и ненужное; и родное, и чужое – всё! Именно в них – пороках сознания и кроется основа твоего проклятия. В них, а не в твоем происхождении и не в этом доме. Хотя, теперь тебе уже ничто не помешает переехать отсюда. Ты скоро будешь видеть, а я поддержу тебя в любых решениях и сделаю все, от меня зависящее. Надеюсь, ты не думаешь, что я иду на это ради твоих денег?

Том улыбнулся.

– Нет, – ответил он. – Ты слишком откровенна для тайного умысла. Хотя…? Смогла бы ты меня полюбить, если бы я был нищим уродом?

– Не просто нищим, а еще и уродом? – задумалась Марта. – Затрудняюсь ответить. Но знаю точно, что если бы ты стал нищим уродом, разлюбить тебя я не смогла бы, во всяком случае, по названным причинам.

– Что ж, если ты и хитришь, то хитришь очень ловко… и слишком убедительно, – произнес Том и залез под одеяло.

Марта последовала его примеру.

– Утром я подумала, что ты – сердцеед, а теперь поняла, что ошиблась в формулировке – не сердцеед, а самоед, – с досадой ответила она, подбивая свою подушку.

– Прости.

– Я не сержусь, Том. Наоборот, сочувствую тебе. Я понимаю, насколько трудно поверить словам возлюбленной, не видя при этом ее взгляда, ее мимики… Не видя ничего, как при телефонном разговоре. Если бы ты был зрячим…

– Если бы я был зрячим?.. Так знай, Марта, я тебя полюбил так, как можно полюбить, только будучи слепым. Зрячему таких чувств не дано. Внешняя привлекательность избранницы отвлекает… Отвлекает от чего-то главного, истинного и непостижимо глубокого. Я ведь влюблялся неоднократно. Но ничто из испытанного прежде невозможно сравнить с тем, что мне дано на сей раз. Я никогда не предполагал, что способен так сильно чувствовать. И не знаю, благодарить ли за это Бога, или проклинать судьбу. Не бойся, если я стану зрячим, такая любовь не ослабнет, уже не ослабнет, потому что я успел познать то главное и непостижимо глубокое. Но если твои чувства окажутся не значимее тех, на которые я был способен до тебя…

Том неожиданно умолк и, опомнившись, спрятал лицо в подушку.

– Что я делаю? – смутился он. – Самое дорогое, желанное и близкое существо подвергаю таким унижениям. Обижаю женщину, на которую должен молиться. Марта, я, наверное, чудовище, но не бросай меня. Прими таким или переделай, только не бросай. Это – единственное, о чем я смею тебя просить. Какое я имею право требовать от тебя любви, когда сам являюсь тираном, подобным моему отцу. И если бы ты не выдержала и сбежала, возненавидел бы тебя так же, как он за это возненавидел мою мать…

– Но ты бы не истязал своего ребенка, Том! – выкрикнула Марта.

Он оторвал лицо от подушки.

– Ребенка? Да, родная. Ты попала в цель. Именно в этом я – полная противоположность моему покойному родителю. Ребенка, разлученного с матерью, я полюбил бы еще сильнее и до безумия жалел его. А за потерю уже существовавшего ребенка, я готов был истязать весь мир. Марта, неужели и в смерти трехлетнего человечка виноваты пороки моего сознания?

– Во всяком случае, не твои поступки, Том. Если в них и были провинности, то безобидные… для Камиллы безобидные… Да и какое это имеет теперь значение, ведь ее уже не вернуть. – Голос Марты дрогнул. – Том, она хоть не сильно мучилась?

По его телу прошла дрожь.

– В этом-то и весь ужас, Марта, – моя маленькая девочка мучилась в полном одиночестве. Когда она расхныкалась и не могла ничего объяснить, это приняли за ее очередной каприз. Она действительно стала нервным ребенком, когда я ослеп: ей передавалось мое настроение, у нас была очень сильная душевная связь… Но… я не пришел к ней, не разделил ее последних мук. Я думал, что она спит, тогда как на самом деле, ее бесцеремонно заперли в детской. Заперли, потому что ее собственная мать распорядилась поступать с нею так в целях воспитания. Моя детка, моя частичка, смысл моей жизни… умирала одна. Представляешь, как она страдала! Как ей было больно и страшно!.. Ты плачешь, Марта?

– И ты плачь… Плачь, Том, не терпи! Как тебе удается сдерживать слезы? – тепло пролепетала она.

И он невольно подчинился. Выдавив из себя на волю сжимающий горло ком, беззвучно всхлипнул и судорожно уткнулся в ее плечо.

– Я уже пять лет плачу… Пять лет силюсь забыть, но не получается…

Марта покачала головой.

– А так у тебя и не получится, родной мой. Пытаясь забыть или отвлечься, ты подвергаешь себя еще большей пытке. Перестань спорить с несчастным сознанием, уступи ему. Ковыряйся в своей памяти, ковыряйся до изнеможения, столько, сколько ему потребуется. Не сопротивляйся душевной боли – она сильнее. Поддавайся ей, Том, безвольно поддавайся, пока ей самой не надоест мучить тебя. И только так можно со временем смириться с причинами, вызвавшими ее. Смириться, а не забыть, – сказала Марта и поцеловала его в дрожащие губы. – Том, – встрепенулась она, – а глаза не болят от слез?

– Теперь нет, – ответил он.

– Тогда плачь, – успокоилась она. – Плачь, пока не выплачешься. Жалей себя, а не вини. Ведь это случилось с твоим ребенком… с твоей крошечкой… с твоей частичкой! Даже мне не удается сдерживать слезы, хоть я никогда не знала ее и только единственный раз видела на фотографии… Представляю, каково пришлось самой Хельме, когда она своими руками содеяла это безумие. Какая заблудшая душа! Молодая и такая красивая… Запуталась, обрекла на немыслимые муки тех, кого любила, и сама не получила от жизни ничего, кроме страданий. Господи! Сколько же их выпало каждому из вас! Особенно тебе. Ты оказался в эпицентре всех трагедий. Исполнители судеб уходят, а ты остаешься с болью и тяжестью. Плачь, любимый. Не держи в себе эту боль, смой ее слезами, пока она не переродилась во зло, от которого ты должен очистить свою душу. Для того чтобы избавиться от мусора, его надо не прятать по темным углам, а, наоборот, выскрести из каждой щелочки подсознания, не опасаясь, что это вызовет брезгливость окружающих. Плюнь на их мнение и спасай себя самого им же во благо…

– И на тебя плюнуть? – перебил ее Том.

– И на меня. Я пойму тебя во всем. Я для тебя своя, самая своя. К тому же, зная истинные причины, я не приму этот мусор на свой счет.

Похоже, Том ожидал услышать другой ответ.

– Спасибо, родная! Если так, то ты, действительно, самая своя, – заключил он. – Однако в моей жизни за болью всегда следует новая боль.

– Перестань ожидать ее, Том. Не будь таким! Когда, сняв повязку, ты увидишь не только свет, скажи себе: «Я заново родился и родился для счастья». Прими это счастье от судьбы. Быть может, она одаривает им тебя в знак примирения. Прости ее за свое мучительное прошлое и начни все сначала. Прими от нее все радости, ты их заслужил. Прими меня, не опасаясь потерять. И пусть моя нежность, ласка и тепло заполнят в твоей душе образовавшуюся с детства пустоту.

Том крепко-крепко прижал Марту к своему сердцу.

– И как я только мог принять тебя за иллюзию?!

…Марта засыпaла на том же месте с краю, прижавшись щекой к еще судорожно подрагивающей груди Томаса, слушая биение его сердца и ощущая, что любит этого человека еще сильнее, чем прежде. Его левая рука обнимала ее хрупкие плечи, а правая сжимала ее мягкую ладошку.

За окном полная луна освещала красоту дикой природы. Природы, затаившей в себе подстерегающую опасность, и, несмотря на это, завораживающей и манящей.

Глава 8

Через несколько дней оба врача прибыли одновременно. И пока доктор Эгнер осматривал Тома, Марта расспрашивала Фишбрюмгельна о состоянии Хельмы.

– Хельма еще не вышла из комы, – рассказывал он, но удалось установить причину, ее вызвавшую: в темноте организмом этой пациентки поглощается кислород, как у нормального человека, но под воздействием дневного света поглощается углекислый газ.

– Как при фотосинтезе у растений? – ахнула Марта.

– Как при фотосинтезе, – подтвердил доктор. – В реакцию вступают сами частицы вируса, заместившие собой в клетках крови функцию молекул железа. Критическое состояние Хельмы было вызвано кислородным голоданием под воздействием солнечного света. Она попала под него, выйдя из дому, когда вы собирались отвезти ее в больницу, и не умерла только потому, что ее болезнь была еще на самой начальной стадии. В помещении она чувствовала себя почти нормально – через оконные стекла дневной свет не вызывает этой аналогии фотосинтеза. В больнице данная реакция происходила только тогда, когда в палате были приоткрыты форточки. Это свидетельствует о том, что на больную губительно воздействуют не все солнечные излучения, а лишь какие-то из тех, которые задерживает стекло. Пока не приняли соответствующих мер, я имею в виду, не оградили Хельму от этих излучений, вливания здоровых эритроцитов давали ей лишь очень кратковременные облегчения… облегчения дыхательных функций крови. Но сами здоровые эритроциты, попав в ее организм, независимо от условий, обесцвечиваются, тут же теряя гемоглобин. Вирус устраняет железо – красящий пигмент крови, транспортирующий кислород, устраняет, вторгаясь на его место. Кровь принимает вид мутной, чуть подкрашенной жидкости и подвергается почти что фотосинтезу, как огородная зелень. Бред писателя-фантаста, и вместе с тем – реальность. Реальность, против которой медицина бессильна, бесполезны любые фармацевтические средства. Реальность, к которой человеческий организм не приспособлен и регулярно нуждается в донорах. У Хельмы, как вы и предполагали, начала изменяться форма ногтей, выпали клыки, и на их месте начинает расти нечто непонятное. До чего странный вирус! И откуда он появился в наших краях?

– Возродился, – высказала Марта свои соображения на этот счет. – Теперь он возродился, а появился несколько столетий назад. В те времена эпидемия охватила и Европу, и Азию, судя по наличию легенд о вампирах у народов всех стран.

– О вампирах? – удивился доктор Фишбрюмгельн. – Неужели вы, образованный человек, в это верите?

– А почему бы и нет? – рассудила Марта. – Или сознание образованного человека скорее склонно принять легенду, чем происходящую действительность? На днях я беседовала с комиссаром полиции. Он к моей версии отнесся менее скептически, потому что озадачен необъяснимым исчезновением жителей округи. Посудите сами, вампиры – не мертвецы, а живые люди, пораженные вирусом, передающимся по крови через укусы. Живые, а потому должны чем-то питаться. Днем выбраться за продовольствием они не могут и вынуждены заниматься этим ночью. Ночью, когда их кислородный обмен протекает нормально. Но в полнолуние он нарушается, ведь лунный свет – отражение солнечного, к которому они чувствительны даже через приоткрытую форточку. В полнолуние организм вампира требует гемоглобинов. Насосавшись здоровой крови, больные получают кратковременное облегчение. А невольных доноров, опустошив, забирают с собой в укрытие, видимо потому, что, скрывая свое существование, не хотят оставлять следов. Как я поняла, они нападают не в одиночку, а небольшими группками, чтобы легче было овладеть жертвой, после чего та теряет слишком много крови, и ей редко удается выжить, а если и удается, она не в состоянии сбежать из плена, в котором и пребывает, пока не окрепнет. Но к тому времени у нее отрастают новые клыки, и жертва сама становится вампиром. Наши предки не отличали коматозное состояние от смерти и считали вампиров восставшими мертвецами. Вы видели Хельму, разве по ее внешнему виду догадаешься, что она еще жива? Древние вампиры вряд ли скрывали свое существование в условиях тогдашней цивилизации и бросали жертв на месте нападения. А те, попав под дневной свет, впадали в теперешнее состояние Хельмы. И когда, отлежавшись в склепе, приходили в себя, становились ночным кошмаром. Их наделяли мистическими способностями и причисляли к нечистой силе, поэтому боролись с ними при помощи крестов, молитв и святой воды. Хотя, кто знает, может быть религиозная атрибутика способна отпугивать вампиров потому, что несет в себе заряженность излучениями, похожими по воздействию на солнечный свет?

Фишбрюмгельн скептически улыбнулся.

– А что вы скажете про чеснок, осиновые колья и серебряные пули?

– Чеснок действительно вызывает у них отвращение, – сказала Марта. – Хельму вырвало от жаркого, приправленного им. Осиновые колья? Любое живое существо умрет, если ему вонзить деревяшку в сердце. То же самое можно сказать и про серебряную пулю. Но это не означает, что такие способы убийства вампиров – единственно возможные. Просто древние были убеждены в бессмертии монстров, напуганные их оживанием – выходом из комы. Осина же, как известно, обладает свойством вытягивать энергию, из-за чего никогда не применялась в качестве стройматериала. Поэтому считалось, что осиновый кол способен вытянуть управляющую вампиром энергию из мертвого тела. А пуля из серебра – очистить мертвое тело от этой энергии. Серебро всегда являлось символом чистоты. Издавна использовались его бактерицидные свойства.

– А как же вы объясните убежденность древних предков в том, что вампиры не отражаются в зеркале и не отбрасывают тени? – поинтересовался доктор.

– Фантазией древних предков, – с улыбкой ответила Марта. – Фантазией, основанной на страхе перед нечистью. Не знаю, как древние вампиры, а Хельма очень даже отражалась в зеркале. Возможно, древний основоположник этой теории увидел галлюцинацию в виде вампира. Галлюцинация, естественно, не отразилась в зеркале и не отбросила тени. И вообще, любую тень трудно разглядеть в ночной темноте.

Фишбрюмгельн задумался.

– Слишком складно, Марта, – пробормотал доктор. – Складно, а потому – сомнительно.

– Сомневаться можно в чем угодно, – нисколько не смутилась она. – О том, каким образом и от кого заразилась Хельма, свидетельствуют только ее вирус и раны, оставленные зубами. К сожалению, она сама не может подтвердить своих слов. Но поскольку ей удалось вырваться, пока из нее не высосали кровь, она – единственная пациентка с этой болезнью. Не упустите возможности исследовать вирус. И, независимо от того, в какую версию вы верите, ищите средство борьбы с ним. Ищите, пока не поздно предотвратить возвращение древнего кошмара.

– Ладно, Марта, ваша взяла, – сдался доктор Фишбрюмгельн. – Допустим, вы правы. Ваше предположение не менее логично, чем факт существования этого вируса. К тому же, случай с Хельмой не первый.

– Не первый?

– Не самый первый. Этим летом житель Гилла, проезжая ночью через заповедник в районе Волчьего водопада, спугнул выстрелами из пистолета трех хулиганов, напавших на лесника, которого затем доставил в нашу больницу. На шее и запястьях пострадавшего были такие же раны, как у Хельмы. Не приходя в сознание, он скончался от потери крови, следов которой полиция не обнаружила на месте происшествия. И только теперь, благодаря вашей горничной, удалось разгадать эту головоломку. Кто бы мог подумать, что девушка, на вид такая нежная и хрупкая, сумеет отбиться от двух кровососов и неосознанно принести тем самым пользу науке, помочь раскрыть одну из тайн человечества. Я больше не опровергаю вашу версию, Марта. Сами факты подтверждают ее вероятность. Исследования показали, что вирус в замороженном состоянии сохраняет свою жизнеспособность. А в нашей местности множество горных пещер, уходящих глубоко под землю. В некоторых из них круглый год остается минусовая температура. Этакие природные холодильники, в любом из которых вирус мог сохраниться до наших дней. Допустим, кто-то побывал там и, неосторожно поранившись об острые камни, заразился древней болезнью. Как видите, все сходится, – подытожил Фишбрюмгельн.

Марта насторожилась.

– Скажите, доктор, а не опасна ли комната Хельмы?

– Уже нет, – заверил он. – Вне человеческого организма при комнатной температуре вирус погибает за восемнадцать часов.

В холл спустился доктор Эгнер.

– Ну, как наш больной? – тут же поинтересовалась у него Марта.

– Больной? – с улыбкой переспросил он. – Сомневаюсь в вашей формулировке.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что скоро снимем повязку, – довольно ответил доктор. – Разумеется, если его непредсказуемый организм не выкинет новых фокусов.

– Снимем повязку! – обрадовалась Марта. – А как скоро?

– В ноябре, числа восьмого-девятого. Спешить не стоит.

– Лучше восьмого, – посоветовала она. – Это – его день рождения. Скажите, доктор, вам уже известно, сможет ли он видеть?

– Видеть? – снова улыбнулся врач. – Уже может.

– Уже? – Марта не поверила своим ушам. – Вы не шутите?

– Разве такими вещами шутят? – ответил он и, дождавшись пока Фишбрюмгельн уйдет к пациенту, заговорил с ней как никогда откровенно: – Теперь все позади, и я осмелюсь признаться вам, что с самого начала сомневался в диагнозе.

– То есть, вы хотите сказать, что у сэра Томаса был не гнойный тенонит?

– Скорее, не просто гнойный тенонит, а нечто более серьезное и опасное.

– Но… что?

– Точно сказать не могу, потому что господин МакВинтон попал в мои руки уже в слишком запущенном состоянии. Не понимаю, как только врачи глазной хирургии могли позволить болезни распоясаться до такой степени. Ведь они получили его здоровым. Я, конечно же, понимаю, что сэр Томас – трудный пациент: не только скрытный, но и гордый, как бунтовщик перед расстрелом, и все же, он испытывает боль и боится смерти не меньше, чем любой живой человек…

– Врачи делали все возможное, – возразила Марта. – Они не виноваты, что никакое лечение не помогало. Я была свидетелем их бесполезных стараний, их растерянности и даже паники. Вы ведь и сами прошли с ним через все это.

– Что ж, – задумчиво произнес доктор Эгнер, – у нашего пациента странный организм. Врач, у которого он консультировался пять лет назад, не направил его на операцию, потому что посчитал потерю зрения необратимой. Результаты обследования того времени подтверждают правоту моего предшественника. Но мне, почему-то, довелось наблюдать совсем иные результаты. Я даже решил, что пять лет назад что-то напутали с его медицинской картой. А теперь не знаю, так ли это? Но, как видите, с операцией я тоже не ошибся – зрение восстановилось. И после чего восстановилось? Еще немного, и могла начаться гангрена. Действительно, необычный организм. А средство, исцелившее его, – подмигнул он Марте, – для медицины еще необычнее.

Марта задумалась. Во всем этом она интуитивно учуяла какую-то еще одну неупомянутую доктором странность и, подключив логику, поняла какую:

– Но почему же он обратился к вам, когда пять лет был уверен в неизлечимости.

– А вам он об этом не рассказывал?

– Нет.

– Мне, представьте, тоже. Возможно, что-то почувствовал. У вас больше шансов узнать ответ на свой вопрос… если не будете любопытной. Неожиданные вопросы его пугают, и он еще больше замыкается в себе.

– Я это заметила, – улыбнулась Марта.

– Вы заметили не только это. Вы чувствуете и понимаете его, как никто другой. С каким бы удовольствием я имел в своем штате такого прирожденного консультанта-психолога.

– Вы меня переоцениваете, доктор, – усмехнулась она. – Я всего лишь скромный ветеринар.

– И, тем не менее, я верю, что здоровье, а может быть и жизнь нашего больного спасла любовь этого скромного ветеринара.

Тепло попрощавшись с Мартой, доктор Эгнер направился к выходу.

Вскоре от Тома вышел и терапевт.

– Он в отличной форме, – удовлетворенно сообщил Фишбрюмгельн, – и в моих визитах больше не нуждается. Так что, это – последний. В случае чего, свяжетесь со мной по телефону. А если появятся новости, я и сам позвоню.

Попрощавшись с ним, Марта вошла к Тому…

Глава 9

До дня рождения Тома оставалось недели две. Марта спешила привести себя в порядок. С тех пор, как она начала регулярно питаться и вовремя ложиться спать, времени прошло немного, однако ее фигура уже успела принять более женственные очертания. Лицо разгладилось, перестали уродливо выделяться скулы и любопытно торчать нос. Отражение в зеркале становилось все привлекательнее, и она подумала, что в таком виде уже не страшно показаться и родителям. Марта представляла, как познакомит их со своим избранником. «Уж он-то достойная замена Мартину», – рассуждала она. – «Да и причем тут Мартин? Для них главное, чтобы я была счастлива. Тому понравится моя семья. Настоящая семья, о какой он мечтал с детства. В ней Том найдет все, чего ему по жизни не хватало, а главное – то тепло, которое они вложили в мою душу. Да, в краю сильных морозов знают цену теплу. И может, мы соображаем не очень быстро (с чем я готова поспорить), зато лишены ханжества, снобизма и лицемерия. А Том это ценит. Ценит и доверяется именно таким естественным, искренним людям, как мои родители, как брат и сестра, как дядя Витус… Придумала! Том спрашивал, что кому подарить на Рождество. Привезем маме хорошую скрипку! И когда она своими руками сыграет то, что играла для него я, а если еще и Макс подключится со своей гитарой, Том просто влюбится в нашу семью!»

Двигаясь по дому, Марта усердно работала над своей походкой и быстро восстанавливала ее прежнюю легкость и плавность. Свободное время она проводила в бассейне, гимнастическом зале или в солярии. Курение свела до минимума, перейдя на легкие сигареты.

Рано утром Марта отправилась с Бэртоном в грюнборгский супермаркет и купила себе французский косметический набор, несколько комплектов роскошного нижнего белья, две пары изящных туфель и платье, бархатное платье сочного вишневого цвета. Ее цвета, ее фасона, ее стиля. Платье, чтобы предстать в нем перед зрячим Томасом. Энди, присвистнув, оценил ее обновку словами:

– Да ты в нем настоящая леди!

Марта советовалась с ним, как с подругой. Энди проявлял заботливое участие в ее хлопотах. И видя, что хозяин относится к Марте, как не относился еще ни к одной женщине, радовался за нее, как за младшую сестренку. Том, прежде подозрительный и дотошный, сейчас не мешал им, мудро понимая, из-за чего возникла эта непривычная суета. Он стал гораздо мягче и сговорчивее даже по отношению к слугам. И, вопреки опасениям Марты, нисколько не ревновал ее к управляющему, или, во всяком случае, не показывал, что ревнует. Он тактично уединялся у телевизора, к которому в последнее время стал проявлять неожиданный интерес. Наверстывая упущенное за пять лет, с любопытством прослушивал передачи, фильмы и новости, чтобы быть в курсе всех событий, чтобы ни в чем не отставать от своей возлюбленной.

Каждый из них готовился к заветному дню по-своему. И оба очень старались. И даже то, что теперь они оказывали меньше внимания друг другу, благотворно влияло на их отношения – к ночи Томас успевал соскучиться по Марте, а Марта по Томасу.

Обязанности горничной согласилась взять на себя Айна за двойную плату. Имя Хельмы при хозяине не упоминалось, словно таковой не существовало, однако брать на ее место кого-то другого он пока не торопился. Из-за того ли, что не спешил ее заживо хоронить, или все же подсознательно чувствовал вину перед этой девушкой за неудачное вмешательство в ее судьбу – оставалось только догадываться. Истинную причину понимала одна Марта: каким бы ни было внешнее поведение Тома, он, даже ненавидя, мог одновременно жалеть.

Марта и Энди возвратились из супермаркета. Из столовой выглянула Айна и сообщила:

– Тебе дважды звонил доктор Фишбрюмгельн.

– Очнулась Хельма? – воскликнула Марта.

– Не знаю. Мне он ничего не сказал. Попросил, чтобы ты связалась с ним, как только появишься.

Не раздеваясь, Марта выудила из шкатулки на телефонном столике визитку доктора и набрала его номер.

Он оказался на месте и сам снял трубку.

– Доктор Фишбрюмгельн? Это Марта, – выпалила она, поздоровавшись. – Вы хотели мне что-то сообщить?

– Здравствуйте, Марта, – вздохнув, ответил он. – Плохие новости. При утреннем обходе обнаружилось, что пропала Хельма. Территорию больницы уже обыскали. Ее здесь нет.

– Здесь тоже, – язвительно подметила Марта.

– Не сомневаюсь, – сказал доктор. – В таком виде она не решилась бы показаться на глаза хозяину.

– Глаза хозяина пока еще под повязкой, – напомнила Марта, – и он не в состоянии оценить ее новую внешность.

– Да что за бешеная муха вас сегодня укусила? – не выдержал Фишбрюмгельн. – Отчего вы такая злая?

Марта притихла.

– Извините, вы здесь не при чем. Я возмущена беспечностью администрации больницы. Хельма сбежала ночью, быть может даже еще вечером, а обнаружили это только при утреннем обходе. Почему ее палата не охранялась? Ведь Хельма представляла собой такую опасность для остальных больных!

– Никто не мог предположить, что она, выйдя из комы, тут же вскочит на ноги и побежит, – оправдывался он. – Но, слава Богу, в больнице никто не пострадал, кроме одной медсестры, дежурившей этой ночью.

– Что с ней? – всполошилась Марта.

– С ней самой ничего, – успокоил доктор. – Просто из шкафчика украли ее верхнюю одежду, в том числе и очень дорогостоящую шубу, без которой Хельма могла бы и обойтись, потому что за последнее время у нее в крови резко повысилась концентрация солей и невероятно возросло содержание глицерина. Теперь Хельма может не бояться холода. Очевидно, она сама об этом еще не знает.

– Метаболизм или мутация? – подумала вслух Марта.

– Кто знает, – задумчиво ответил доктор. – Но если холодостойкий вирус таким образом приспосабливает организм больного к выгодной ему среде обитания, укрытие вампиров может находиться в любой из пещер, которых в этих горах бесчисленное множество.

– Это осложняет задачу полиции.

– Еще как осложняет, – согласился доктор. – Если бы вампиры прятались в каком-нибудь захваченном доме, рано или поздно выдали бы себя, даже в том случае, если об исчезновении хозяев заявить некому. Выдали хотя бы тем, что в дневное время никто не выходит оттуда.

– А если этот дом так же удален от города как наш?

– Все равно, соседи почувствовали бы что-то неладное.

– А если соседей поблизости нет, если дом находится в частных владениях?

– Таких владельцев здесь немного, и все они хорошо знакомы с комиссаром, который с тех пор, как начались исчезновения, время от времени наведывается к каждому.

– Выходит, что, несмотря на суровые условия, вампирам безопаснее обитать в пещере?

– Выходит так, – подтвердил врач. – К тому же, если их неожиданно настигнут, оттуда у них больше шансов убежать, во всяком случае, ночью. Да и кто знает, мешают ли им те суровые условия? Холода они не боятся. А все остальное… Возможно, вампиры деградируют до животного уровня. Мы еще не знаем, как вирус воздействует на психику. Хельма ведь сбежала. Сбежала, несмотря на то, что в больнице ее бы хорошо кормили и регулярно снабжали полноценной кровью.

– Хельма сама по себе – личность неординарная. И, тем не менее, похоже, вы правы, – согласилась Марта.

– Ладно, попробую переговорить об этом с самим комиссаром, пока он здесь, – сказал Фишбрюмгельн.

На этом их разговор закончился.

Марта, повесив трубку, вспомнила необычный сон, который видела этой ночью.

Ей снилось, будто она копалась в библиотеке Томаса, выискивая литературу о вампирах, и вдруг услышала какой-то непонятный тревожный звон. В приоткрытую дверь верхом на далматине мраморно-бежевой масти въехала маленькая девочка, в которой Марта сразу узнала Камиллу. На шее пса, как у коровы, болтался блестящий колокольчик и завораживающе звенел, раскачиваясь из стороны в сторону. Девочка пристально всматривалась в Марту, пытаясь понять, что она за человек. Марта сняла малышку с собаки и, усадив к себе на колени, крепко-крепко обняла ее и сказала:

– Деточка, твой папа страдает без тебя! Идем скорее к нему!

Камилла покачала головой.

– Не надо, Марта, – грустно сказала она. Голос ее звучал звонко, как пение колокольчика и отзывался эхом. – Мне нельзя видеться с папочкой, а то он будет страдать еще сильнее, когда я уйду обратно.

Ее слова не были словами трехлетнего ребенка. Она рассуждала как взрослый человек.

– Зачем тебе уходить обратно? – пыталась уговорить ее Марта. – Останься, маленькая. Я буду тебе мамой. Я люблю тебя как собственную дочку. Но если ты захочешь, чтобы вернулась настоящая мама, я уйду. Уйду ради твоего счастья… твоего и папиного.

– Я не могу остаться, – отвечала девочка. – Не могу, потому что я никогда не вырасту и навсегда останусь трехлетним ребенком. – Она погладила Марту по волосам. – Я тебя тоже люблю… и папочку. Я сама без него страдаю. Береги его!

Камилла соскочила с колен и взобралась обратно на далматина.

– Не уходи! – взмолилась Марта.

– Мне пора, – ответила девочка. – Не горюй. Ты тоже здесь не останешься, и папочка не останется. Не останется никто, кроме врачей и больных.

Сказав это, она повернула далматина к двери.

– Не уходи! – отчаянно выкрикивала Марта, но, как парализованная, не могла сдвинуться с места.

– Не горюй! – подбадривала девочка, и ее голос все больше сливался со звоном колокольчика, пока она не исчезла да дверью.

Марта, наконец, смогла встать со стула и метнулась к двери, но за ней никого не было. Колокольчик умолк.

По коридору приближался Бэртон.

– Завтрак готов, – сообщил он ей. – Прошу к столу.

– А почему к столу зовешь ты? – удивилась Марта.

– А Хельма сбежала, – развел руками Энди.

«Странный сон», – подумала Марта. – «Хельма сбежала в самом прямом смысле. Далматин, наверное, умер, старушка не зря опасалась этого. Но что означает все остальное? Видимо, нечто малоприятное. Птенчик миленький, заинька моя бедная, о чем же ты хотела меня предупредить?.. Какая мучительная тяжесть! Не стоит об этом рассказывать Тому. Если мне так больно, ему будет еще больнее».

Вскоре заехал полицейский комиссар с помощником. Они переговорили с каждым обитателем дома и заглянули в комнату Хельмы. Когда Айна открыла ее, никаких изменений на первый взгляд не было заметно. Но, осмотрев вещи горничной, Марта обнаружила, что часть из них пропала.

– Вы в этом уверены? – сурово спросил комиссар.

– Уверена, – твердо ответила Марта. Ведь именно она последней побывала в этой комнате до того, как заперла ее. Именно она выкладывала из сумки Хельмы непонадобившиеся трусики, расчески, дезодоранты, зубную щетку и прочие необходимые мелочи, которые та собрала в больницу. В их числе оказалась и… синяя пижама Тома. Об этой находке Марта не проболталась даже ему. А на днях узнала от Айны, что горничная, оказывается, не только прибирала к рукам предметы одежды хозяина, но и вылизывала за ним тарелки, доедала его бутерброды, допивала из его чашек и фужеров. И все в доме об этом знали, даже слепой хозяин. Знали, но тактично делали вид, что не догадываются, следуя распоряжению самого сэра Томаса.

– Н-да, – подытожил комиссар, – здесь она все-таки побывала. У нее были ключи от дома?

– Видимо, да, – ответил Бэртон. – Во всяком случае, ни у кого из нас ее ключей нет. Правда, не представляю, как они могли остаться при ней…

– Неужели никто из вас этой ночью ничего не слышал?

– Хельма очень ловкая, – отметила Марта.

– И осторожная, – добавил Энди.

Комиссар почесал затылок.

– Если бы удалось установить время ее визита, можно было бы хоть предположить, как далеко она успела уйти до конца ночи. Направление определить невозможно – с утра идет снег, и все следы замело.

– Вы оставите в доме своих людей? – поинтересовалась Марта.

– Не вижу в этом надобности, – ответил комиссар. – Если Хельма взяла вещи, ей незачем сюда возвращаться.

– Как знать, – не согласился Том, – она бывает, порой, совершенно непредсказуема.

– Не думаю, что ваши опасения оправдаются, – заявил комиссар. – А у меня нет лишних людей. Их и так не хватает. И они заняты более важным делом. Полицейские сейчас прочесывают бесчисленные пещеры в поисках логова вампиров, которое может оказаться и не единственным, а по ночам они патрулируют дороги.

«Поздновато спохватились», – подумала Марта насчет патрулирования.

Выпив кофе со сливками, служители закона покинули дом, оставив его обитателей в полной растерянности.

– Не дай Бог, что случится, – проговорила Айна, – пока они дотащатся сюда по вызову из Грюнборга, Хельма успеет высосать кровь из всех нас, вместе взятых.

– Ей столько не понадобится, – устало вздохнула Марта.

– Хорошенькое утешение, – усмехнулся Энди. – И кто же станет первым?

– Если они по ночам патрулируют дороги, им не придется тащиться от Грюнборга. Прибудет самая ближайшая машина, – сказала Марта. – «Хотя, как знать, комиссар Ульме, следуя своей «уникальной» логике, может дать иные распоряжения», – подумала она, но не произнесла вслух.

– А зачем комиссару помощник? – возмутилась Айна. – Оставил бы нам хоть этого болванчика с пистолетом. Он все равно ни черта не делает, только сопровождает. Так нет, ему он, видите ли, необходим, а мы – перебьемся!

– Да боится он за собственную шкуру, – поддержал ее Энди. – Вот и возит с собой телохранителя. Ночью – вампиры, а днем… думаешь, у этого философа мало врагов?

– А мы, выходит, не боимся? – не унималась Айна.

– Если бы наша полиция обратилась к службам госбезопасности, им дали бы людей, – вмешался Томас.

– Но шеф легавых, видно, возомнил себя ферзем, хотя на самом деле он – пешка, – ухмыльнулся Энди.

– Они не хотят огласки, – предположила Марта. – Боятся или атаки журналистов, или того, что к Грюнборгской округе станут относиться как к лепрозорию.

– Или того, что кто-нибудь додумается использовать вирус в военных целях. Солдаты, приспособленные к ночи и холоду – находка для армии, – рассудил Том, затем обратился к управляющему: – Энди, съездите еще раз в город, найдите столяра… Пусть нам срочно поменяют замки на каждой входной двери.

– Хорошая мысль, сэр, – согласился тот.

– Все пульты от гаража на месте?

– На месте, сэр, но я могу поменять код.

– Поменяйте на всякий случай. И пусть новый код будет известен только вам.

– Хорошо, сэр, – ответил Бэртон и незамедлительно отправился выполнять поручения хозяина.

После полудня на долину обрушился сильный снегопад, который не ослабел до вечера.

– Ну и ну! – воскликнул Бэртон, глядя в окно. – Мне повезло, что я успел вовремя вернуться. Не завидую тем, кто сейчас в пути. Вездеход, и тот застрянет в таких сугробищах!

– Да уж, – согласилась Айна. – Вряд ли в такую погоду полицейские смогут патрулировать дороги.

– Куда там! – усмехнулся Энди. – Они теперь и по вызову не явятся. И трех футов не проедут, увязнут по уши.

– Можно спать спокойно, – заключила Марта. – Благодаря сугробищам, Хельма тоже не явится.

Все в доме спали спокойно. Мягкие сугробы за окнами, отражающие таинственный свет ночи, укутанные лапки елей и сосен, безмятежное покачивание неуклюжих снежинок в безветренном спокойствии располагали к уюту. Было тихо. Настолько тихо, что размеренное тиканье часов показалось бы громким, если бы в спальне Тома имелись таковые. Но он их собственноручно убрал оттуда. Убрал, чтобы Марта, находясь с ним, тоже не ориентировалась во времени, не спешила ночью засыпать, а утром вставать. Поэтому теперь, лежа возле окна, он мог слышать, как шелестят снежинки, приземляясь на карниз. Марта, как всегда, спала с краю. Им обоим так было уютнее. Ведь она была сильно выраженной правшой и даже спать предпочитала на правом боку, а Том – неисправимым левшой. Может быть именно поэтому, прижимаясь к его сердцу, она испытывала особое необъяснимое блаженство.

Долго ли успел поспать Том? Какое-то неприятное чувство вырвало его задремавший мозг из этой идиллии. Он встревоженно сел на кровати, отчего тут же проснулась Марта.

– Ты чего? – сонно спросила она.

– Слышишь? – шепнул Том.

– Что? – не поняла Марта.

– Прислушайся.

– Все равно, не слышу.

– Кому-то в доме не спится, – объяснил он.

– Может, Айне или Бэртону захотелось в туалет, – предположила Марта.

Том покачал головой.

– Они бы не осторожничали. А кто-то, слышишь?.. Крадется.

– Ну и слух у тебя! – поразилась Марта. – Пошли, выясним, – предложила она. – Сидеть и гадать не имеет смысла.

Том схватил ее за плечо.

– Сиди! – отрезал он. – Я не хочу тобой рисковать.

– Рисковать? – переспросила Марта. – Ты думаешь это – она?

Он не ответил, продолжая напряженно вслушиваться в тишину.

– Мне страшно, Том!

Он укутал Марту одеялом и прижал к себе.

– Знать бы, куда эти недоумки спрятали мой пистолет.

– Пистолет?

– Да, у меня был кольт, но загадочно исчез, когда умерла Камилла и ушла жена. Очевидно, кто-то из слуг (может даже сама Хельма) опасался, что мне придет в голову застрелиться. Будто у меня не хватило бы фантазии придумать другой способ уйти к праотцам, если бы я на это решился.

Том опять напрягся. Теперь и Марта отчетливо услышала легкий скрип не то двери, не то половицы.

Том не выдержал и, вскочив на ноги, накинул на себя халат.

– Я выбегу, а ты запрись изнутри и кроме меня никому не открывай! – приказал он ей.

– Еще чего! – не согласилась Марта. – Я пойду с тобой! – возразила она и тоже накинула халат.

– Не пойдешь, – отрезал Том.

– Тогда и ты не пойдешь! – заявила она и повисла на нем.

– Пусти! – прикрикнул он. – Ты меня задерживаешь.

– Одного не пущу! – не сдавалась Марта. – Пока ты не можешь видеть…

Она не успела закончить фразу, услышав внезапный крик Бэртона.

– Энди! – воскликнули оба и молниеносно выскочили за дверь, оборвав бессмысленный спор. По пути в комнату Бэртона Марта нажимала на кнопки выключателей, и загорался яркий, с непривычки режущий глаза свет.

Энди сидел на кровати полумертвый от ужаса, держась руками за шею. Просачиваясь между его пальцами, на пижаму капала яркая свежая кровь. Холодные снежинки мягко опускались на подоконник, влетая со сквозняком в открытое окно, за которым от взрытого внизу сугроба тянулась неуверенная лыжня. Тянулась, заканчиваясь быстро удаляющейся Хельмой.

Глава 10

Марта заканчивала обработку раны Бэртона.

– Ничего не понимаю, – пожала плечами Айна. – Как ей удалось проникнуть в дом? Ведь мы поменяли все замки!

– Если бы проникнуть, – устало вздохнула Марта.

– Что ты хочешь этим сказать? – не поняла Айна.

– Пройди вдоль всех окон, – ответила Марта. – Кроме этой лыжни, ты вряд ли заметишь другие следы. Не потому, что их успело засыпать снегом, а потому, что они отсутствуют. Хельма проникла в дом до снегопада, не этой, а прошлой ночью. Я успела ее рассмотреть. У нее на плече висела большая сумка с вещами, которые она уносила именно сейчас, а не сутки назад.

Глаза Айны округлились.

– Ты хочешь сказать, что все это время Хельма находилась здесь? – ужаснулась она.

– Представь себе, – ответила Марта. – А такого варианта мы как раз и не учли. И все, о чем сегодня говорилось, достигло ее ушей. Теперь ей известно, кто она и что ей следует делать для того, чтобы выжить. Проверь, Айна, все ли ключи на месте?

– Я уже проверила, – ответила она. – Ни один ключ не пропал. Еще раз менять замки не придется.

– Слава Богу. Потому что теперь этим заниматься пришлось бы нам с тобой.

– Но где Хельма могла прятаться весь день?

– А разве в нашем огромном доме негде спрятаться? – включился в разговор Бэртон, немного пришедший в себя после порции виски.

– Я думаю, она выбрала место где-то в центре дома, возможно в районе холла, потому что оттуда можно подслушать гораздо больше, – предположила Марта.

– Да, – согласился Том, – большинство разговоров происходит именно в холле.

– В холле? – удивился Энди. – Но там слишком открытое пространство. Разве что в трубе камина, – сыронизировал он.

– А может в гараже? – предположила Айна.

– Исключено, – возразил Бэртон. – Оттуда ни черта не слышно. Гараж пристроен за наружной стеной дома.

– В винном погребе, – сообразил Томас. – Ведь теперь ей не мешает холод. А оттуда как раз все прекрасно слышно – спуск начинается за диваном в холле, к тому же там, благодаря какому-то архитектурному секрету, усиливаются звуки, доносящиеся сверху. (Я это знаю, потому что в детстве прятался там от отца), – тихо шепнул он Марте.

Томас оказался прав. На ступеньках спуска в подземелье осталось несколько вещичек Хельмы, которые, отсортировав, она сочла ненужными.

Бэртон сидел поникший. Марта подошла и положила ему на плечо руку.

– Не переживай, Энди. Это всего лишь болезнь. И болезнь не смертельная, если не попадать под свет.

– Тебе легко говорить, – вздохнул он. – Ты не представляешь, каково осознавать себя вампиром.

– Догадываюсь, – ответила Марта. – Но сейчас наука не на том уровне, на каком была в древние времена, и я уверена, что скоро ученые найдут лекарство от этой болезни. Тебе нужно в больницу.

– Сам знаю, что нужно. А как? Машиной не проехать. Снегоходом мы запастись, увы, не успели. Трактора у нас сроду не было, зато ржавеет вертолет, от которого никакого толку, потому что я в нем не разбираюсь.

– У нас есть вертолет? – удивилась Марта. – А кто же в нем разбирается?

– Да хозяин, пока был зрячим, летал иногда. А ты, случаем, не умеешь?

– Увы, – развела руками Марта. – Пока еще не научилась.

– Вот видишь, – снова вздохнул он. – В экстренных случаях можно вызвать из города пилота. Но при таких снежных заносах сюда он сумеет добраться только на вертолете, который ржавеет здесь. Замкнутый круг получается, – развел руками Энди.

– Неужели это единственный вертолет на всю округу?

– Не единственный. Но официальные полеты в такую погоду не разрешаются. Однако за хорошую плату опытный пилот мог бы согласиться нелегально…

– Ваш пилот – камикадзе? – вмешался Томас.

– Это вы о чем, сэр? – не понял Бэртон.

– Вы же знаете, что вертолет нуждается в ремонте. И только самоубийца согласится поднять в воздух при нулевой видимости совершенно не готовую к полету машину. Я понимаю, что вы заразились серьезной болезнью, но, по-моему, заразились слишком недавно для того, чтобы уже бредить. Так что не майтесь дурью, Энди, с утра позвоните в контору лесоповала и закажите трактор. А ты, Марта, придумай, как ему получше укрыться от света.

– Гениально, сэр! – воскликнул тот. – И как я сам не додумался? Кто-кто, а они со своей техникой должны работать при любых шизах погоды. Только позвонить нужно пораньше. Не одним нам в такой снегопад срочно потребуется трактор.

– Или вездеход, – вставила Марта.

– Их тракторы, пожалуй, проходимее вездеходов, – возразил Бэртон.

– Послушай, Энди, а водолазный скафандр, случайно, здесь не ржавеет? – неожиданно спросила Марта.

– Не понял, – захлопал глазами Энди. – Кто из нас больной? Ты что же… предлагаешь мне плыть в Грюнборг?

– Нет, – рассмеялась она, – просто водолазный скафандр смог бы идеально защитить тебя от света.

– А! – понял он и внезапно разразился хохотом. Томас и Айна тоже.

После этого все чуточку повеселели.

– Увы, – отдышавшись, ответил Энди. – Скафандра у нас нет.

Разумеется, до утра никто не сомкнул глаз. Марта позвонила в полицейский участок. Но там не отозвался даже автоответчик. Когда она набрала домашний номер доктора Фишбрюмгельна, жена терапевта ответила, что снегопад задержал его на работе. Тогда Марта перезвонила ему в клинику. Рассказав о случившимся, она попросила доктора передать эту информацию комиссару, если тот сможет с ним связаться, и самому принять на госпитализацию Бэртона. Заодно она позвонила и в контору лесоповала. Трактор ей пообещали не раньше десяти утра.

Айна пошла готовить завтрак. Остальные почему-то дружно поплелись за ней.

– Сэр! Хельма унесла с собой не только одежду, – сообщила она, едва заглянув на кухню. – В холодильнике все перерыто. Мне теперь противно притронуться к продуктам.

– Возьмите у Марты резиновые перчатки, – иронично посоветовал он.

Завтракали за одним столом. Затем закурили. Закурили все, считая Айну и Бэртона.

– Неужели, – проговорил Энди, – Хельма рассчитывала, что ей удастся насосаться моей крови, когда все дома?

– Может она понадеялась, что ты не проснешься, – предположила Марта.

– Вообще-то, я сплю крепко, – признался он. – Но не до такой же степени! Только зря меня заразила, все равно не получила от укуса никакой пользы.

– А может, ее жажда крови была настолько сильной, что подавила всякую рассудительность, и Хельма утратила свою привычную осторожность. Может, метаболизм вырабатывает животные инстинкты, без которых больной просто не понял бы, что ему нужно для облегчения. Ведь мы не знаем, что чувствует и переживает вампир перед нападением.

– Очевидно то же, что и маньяк, – предположил Том.

– Неужели и я стану таким? – ужаснулся Энди.

– Под наблюдением врачей не станешь, – заверила его Марта. – В отличие от Хельмы, ты попадешь к ним в сознании.

Пока они беседовали, Айна, докурив, незаметно покинула столовую.

Время приближалось к десяти. Бэртон пошел в свою комнату переодеться. Марта тем временем подбирала накидку, чтобы укрыть его от утреннего света. В холл спустилась Айна и обратилась к хозяину:

– Сэр, мне нужно с вами поговорить.

– Наедине? – спросил он.

– Желательно.

– От Марты у меня нет секретов, – заявил хозяин. – Что вы хотели? Говорите.

– Ладно, – не стала пререкаться она. – Дело вот в чем… Не сочтите за подлость, сэр… Я хочу попросить у вас расчет. Поймите меня правильно.

– Понимаю, – спокойно ответил он. – И ничуть не удивлен, потому что еще за завтраком догадался о ваших планах. Вы напуганы и не хотите больше здесь оставаться.

– Не хочу, сэр, и сейчас же уеду отсюда, пока есть такая возможность. Я уже упаковала чемоданы.

– Что ж, вы не обязаны рисковать собой, – рассудил он. – Ваше желание сбежать вполне справедливо, так же как и мое – не отпустить вас, потому что мы с Мартой останемся совсем одни и, пока дороги будут занесены, не сможем найти других слуг. В моем доме вы неплохо зарабатываете, но если такая плата недостаточна, чтобы окупить ваш риск, я готов ее увеличить. Назовите сумму, за которую вы согласны передумать.

– Я не передумаю! – твердо ответила Айна. – Не торгуйтесь понапрасну. Если из меня сделают вампира, ваши деньги мне не помогут.

– Не спешите с ответом. Подумайте хорошенько. Сейчас вы необходимы нам. Без вас, нас останется только двое, вернее – полтора, поскольку я еще лишен возможности видеть. И если бы не это обстоятельство, или не снежные заносы, отрезавшие нас от всего мира, я бы с легкостью отпустил вас. Подумайте. Я надеюсь на ваш здравый смысл, Айна. Ведь Хельма забрала свои вещи. Зачем ей возвращаться, тем более, не имея ключей. Другие вампиры вряд ли сюда сунутся. Им сейчас хватает жертв, застрявших на дорогах, да и не так-то просто до нас добраться без вездеходной техники. Ваши опасения, скорее всего, окажутся пустыми. Зато ваша самоотверженность может принести вам солидные доходы. Я не ограничиваю вас в размерах оплаты.

– Вы ловко умеете уговаривать, – признала Айна. – Вы умный человек, сэр. Но это не означает, что все остальные – глупцы. Я слишком молода, чтобы приносить себя в жертву. И, представьте себе, еще не жила по-человечески, поэтому не надейтесь, что риск стать вампиром окупаем. Не думайте, что за деньги можно купить все и всех.

– Поступайте как знаете, – процедил сквозь зубы хозяин. – Но учтите, что никакого расчета вы не получите. Я не даю согласия на ваш уход, вы сбегаете самовольно!

– Не надейтесь, сэр, что это меня остановит. Перебьюсь и без расчета. Зато не буду считать себя предательницей! – злобно ответила она и двинулась в свою комнату.

Том подозвал Марту и попросил:

– Посчитай, пожалуйста, сколько я ей должен, не дергая Бэртона, и выпиши чек на эту сумму… Хотя… Нет, поступим по-другому, – неожиданно передумал он. – Отдай ей чек, а сумму пусть она впишет сама.

Послышался приближающийся гул трактора.

Бэртон прощался с хозяином и Мартой.

– Выздоравливайте и возвращайтесь, – подбодрил его Том.

– А я думал, сэр, что вы давно хотите от меня отделаться, – удивленно улыбнулся Энди.

– Когда-то хотел, – признался хозяин. – Но, благодаря вашему сумасбродству, у меня появилась Марта, за что я простил вам все грехи. Захватите в больницу сотовый телефон, – предложил он. – Вы слишком общительны для молчаливого пребывания в изолированной больничной палате.

Энди открыл рот, остолбенев от несвойственных хозяину проявлений заботы о нем. Но телефон захватил.

– Спасибо, сэр.

– Не стоит, Энди.

В холл спустилась одетая Айна с чемоданами. Марта протянула ей чек. Рассмотрев его, кухарка изумленно уставилась на Тома.

– Что это значит?

– Чек, – улыбнулась Марта.

– А… А почему пустой?

– Оцените себя сами, – ответил хозяин.

– Сама? Вы издеваетесь?

– Вовсе нет.

– И вы не боитесь, что я могу злоупотребить…?

– Не боюсь. Если вам неприятно считать себя предательницей, значит, у вас есть совесть.

Айна смотрела на него, борясь с подступившим к горлу комом. Набрав в легкие воздуха, она развела руками и выдохнула:

– Ничья!.. У вас тоже есть совесть, сэр… Простите меня. Я бы не покинула ваш дом, если бы его могла защитить наша полиция.

– Я надеюсь, что после происшедшего этой ночью, полиция станет сговорчивее, – произнес хозяин и, положив ей на плечо руку, заверил: – Я простил вас, Айна.

– Я боюсь Хельмы, – продолжала оправдываться она. – Не знаю, как остальные, но вы-то сами наверняка поняли, зачем эта дьяволица укусила Энди.

– Понял, но не собираюсь от нее прятаться.

– А жаль. Бежали бы с нами, пока не поздно.

– Ты не права, Айна, – вмешался Бэртон, поняв, наконец, в чем проблема. – Хельма не взяла ключи…

– Права! – убежденно заявила она. – Наша Хельма липнет к хозяину, как кот к валерьянке. Зачем ей ключи, если она способна за ним пролезть в замочную скважину. Ведь это – Хельма!

Трактор медленно уползал в сторону Грюнборга, быстро исчезая из виду в толще снеговой завесы. Марта смотрела ему вслед, вспоминая услышанные во сне слова Камиллы: «Здесь никто не останется…».

ПРОСТИТЕ МЕНЯ, УВЛЕКШИЙСЯ ЧИТАТЕЛЬ, НО, К СОЖАЛЕНИЮ, ЗДЕСЬ Я ВЫНУЖДЕНА ПРЕРВАТЬ ХОД ПОВЕСТВОВАНИЯ В ЦЕЛЯХ ЗАЩИТЫ АВТОРСКИХ ПРАВ. В ИЗДАННОЙ КНИГЕ ВЫ СМОЖЕТЕ ПРОЧИТАТЬ «ТРОПУ РОСОМАХИ» ДО КОНЦА .

ИРНИ ВИНОРА
irni@narod.ru